Записки грибника #2
Шрифт:
— Ну, дай то бог, чтоб сие так оказалось.
Больше ничего не сказал, встал и ушел. Я смотрел ему в спину, провожая взглядом.
В Тот день, я ни стал расстраивать старого кавалериста повествованием о судьбе конницы.
Участь её печальна. Порох называют убийцей рыцарства, кольт — великим уравнителем, а пулемет — могильщик. С каждой войной, от битвы к битве стратегическая роль конницы падала, в конечном итоге, лошадь стала средством доставки солдата на поле боя и только.
Можно
А где же воинская доблесть, блеск клинков и звон булатной стали?
— Эй, бездельники — окликнул стрельцов, стоящих кучкой неподалеку — шагайте сюда. Я один все не унесу, и мне еще провода сматывать.
Где-то через час, вернулся домой. Когда я просил к вечеру истопить баню, на меня смотрели с недоумением — вроде как, третьего дня мылся. Надавил авторитетом… Силантия и вот теперь, собрав чистое бельишко, иду париться.
Вернулся и застал полный дом народа решающего насущный вопрос — что делать с лошадьми, делили мои трофеи. Сначала возмутился, но мне напомнили, что трудились всем миром и лошадки, стало быть, теперь общественные. Поинтересовался о количестве, мне ответили что, относительно целых четыре штуки, а еще пять можно поставить на ноги, хоть оныя и пулями посечены.
Не подумав, ляпнул, ерунду несусветную:
— Да пустите их на мясо, чего голову ломать — вытирая волосы полотенцем, озвучил свое предложение
В избе наступила гробовая тишина. Её нарушил Силантий, хымкнув, ласковым голосом произнес:
— Феденька, ступай-ка ты отсель, покедова тебя самого… — и выразительно так… посмотрел.
Лошадь в крестьянском хозяйстве была всегда самым главным, вторым по значимости шла корова и дальше весь остальной скот. Поэтому её холили и лелеяли, тряслись над ними. Тут я со своим предложением. Упс.
Юркнул за занавеску, отделяющую закуток у печи, тут стояла моя кровать, и затаился там.
Немного темновато. Запалил свечку, достал записи, «калькулятор» и занялся подсчетами.
Бубнеж голосов сначала отвлекал, а потом я увлекся настолько, что прозевал момент, когда все стихло и гости разошлись. Азартно щелкаю косточками, двигаю их налево, направо, беру ручку и записываю получившуюся сумму в нужную графу на разлинованном листе бумаги. Откладываю самописку, веду пальцем по строке, нахожу цифру и, обнулив счет, набираю заново.
— Я тебя уже давно знаю и каждый раз не перестаю удивляться — раздается над ухом тихий голос Силантия — То ты мастер, пришедший к Никодиму с голой задницей. Он концы с концами еле сводил, но послушал тебя и копейка в мошне зазвенела. Вроде бы простоватый ты с виду и добрый, а зело бешеным бываешь ежели, что не по твоему нраву делают, но людишки к тебе так и тянутся. Не стрелец, ибо науки воинской не ведаешь… Да вот опосля похода твоего так ужо не разумею. Другорядь купец ты, счету и грамоте обучен, чудной какой-то, но цифирь кладешь справно и молвишь верно.
Федор, каким зельем ты опоил холопов моих, что они на коленях просили отпустить их к тебе на службу?
Заметив, что я открыл рот для ответа, он поднял руку, останавливая готовые сорваться слова:- Обожди, еще не все молвил. Я не ведаю, кто тебя к нам послал, господь бог или сам диавол. — помолчал собираясь с мыслями продолжил:
— Внучка моя, Агрипина… Она все кто у меня есть, остатнюю родню, бог забрал, кого лихоманка извела иные сами померли, прочих тати и татрва поганая измучила. Она просила отдать её за тебя, люб ты ей.
Да вот, не хотел я тогда. Зрел в тебе босяка, голытьбу подзаборную, смерда. А теперь не разумею, может ты обскажешь как быть?
— Отдай Агрипу за меня замуж, буду холить, и лелеять, а по воскресеньям носить на руках.
— Тьфу, на тебя, короста — Он взмахнул рукой, привычно прижимая покалеченную к животу — с ним как с человеком, а ему все бы только посмеяться над стариком.
— Силантий Митрофанович, я прошу руки Вашей внучки — вставать на колено я не стал, а просто постарался сохранить на роже достаточно серьезное выражение.
Он изогнул бровь, на лице появилась насмешливое выражение:
— С родом дворянским хочешь породниться?
Не успел я вякнуть хоть что-нибудь, как меня фактически женили.
— Как она молвит, так и будет — и вытянув шею посмотрел мне за спину с любопытством в голосе поинтересовался — Что это?
— А — а. Считаю, за сколько добычу продать сможем.
— Ну-ка, подвинься — решительно толкнул меня в плечо, усевшись цапнул листы с записями, с близоруким прищуром, на вытянутой руке посмотрел на них, отдал обратно — Молви давай, а не то карябаешь словно курица лапой.
То что это написано на новорусском его не смутило, все равно сослепу не разглядел.
— Ежели четыре лошадки Федьке отдадим, из тех, коих сегодня взяли, то…
— Уд ему собачий под хвост, а не лошадок, пущай пораненных выхаживает, ему они и достанутся, и то жирно.
— Тогда будет их у нас, без малого, сотня голов. Как уж ты их делить будешь — мерины строевые, кони добрые, меренки, мне не ведомо, но себе хотел бы отобрать и оставить с два десятка лошадок.
И заторопился договорить, видя, что он хочет перебить меня:
— Своим деревенским раздам, а они мне опосля за них деньги отдадут. Не все же мне на Бабае дрова из леса возить да в телегу запрягать.
Силантий согласился:
— Твои кони, делай что хошь. А какие по уговору отдать надобно, завтра смотреть будем и дуванить.
— Про дуван, мы с ляхов и седла забрали с упряжью, как с ней быть?