Записки грибника #2
Шрифт:
Я мысленно крякнул. Дела у Шадровитого были, честно говоря — не ахти. Три рубля в год… на двоих… да награбленное — пардон, добытое в бою. Не густо.
Сделал самое честное лицо, с подкупающими интонациями в голосе спрашиваю:- Сколько вы хотите за службу?
И вижу полную растерянность на физиономиях. Такого они, судя по всему, еще в своей жизни не встречали. Чаще хотят дать меньше, чем больше.
Пожалел, прервал их мучения:- Платить буду по два рубля, — ну сука я еще та, выдержал паузу и закончил:- в месяц. Но, если узнаю, что воруете или кого-то убьете, без моего ведома —
Они согласно закивали головами с довольными улыбками, которые несколько поблекли после моих заключительных слов:
— Всё добытое у врага… даже деньги — отдаете мне.
Григорий вскинулся было что-то сказать, но заткнулся от тычка локтем в бок и согласно закивал.
Панас так же согласился. Отпустил восвояси переваривать условия найма.
Я посмотрел им вслед: на год деньги найду, а дальше видно будет. Сумма, предложенная каждому, превышала зарплату десятника дворянской конницы в два раза. Но я видел казаков в деле, и заполучить двух профессиональных солдат для меня — большая удача. Чуток доучить саперному делу, вооружить моим оружием и они дадут фору любому десятку, а то и двум, хоть стрельцов, хоть немецких стрелков. Да приодеть их подобающим образом надо будет.
Улыбнувшись своим мыслям, переоделся и пошел снимать растяжки. Пока вел переговоры, лагерь проснулся, народ начал ходить и — не дай бог, кто забредет, куда не надо.
Вернулся через полчаса с мешком полным гранат, колышков, смотанной бечевой. Больше всего при разминировании раздражало, веревка за ночь разбухла и узлы не развязывались.
К черту, вернемся домой, заставлю Антипа наделать корпусов по типу мины «ПОМЗ» — она как раз для минных заграждений, ставится на растяжку, тратить гранаты на установку сторожевых заграждений не рационально — приходится укорачивать огнепроводную трубку, после такой операции взрыватель становится мгновенного действия. В этот раз я этого не сделал, но случаи бывают разные.
Десятник, с помятой после сна рожей, сидел у костра в одних подштанниках и зашивал разодранные на заднице порты.
— Это как тебя угораздило? — присел рядом с ним на бревно.
Илья обмотал нить вокруг иголки, затянул узел и, перекусив нитку зубами, сплюнул ворсинки:
— с воза спрыгивал и за край зацепился.
Встряхнул, расправляя штанины, критично осмотрел: до дому доеду — и стал одеваться.
— Илья, сколько нам еще плестись?
— Ежили на прямки и обоз бросить — к вечеру дойдем — задумчиво провел по бороде рукой: — Туточки до тракта верст шесть будет, да по нему три проехать надобно, опосля направо вертать и там рукой подать.
— Тогда получается, что мы тракт ночью проезжать будем?
Стрелец кивал в такт моим словам.
— Когда немцев ободрали, пулелейки в какой воз побросали?
Илья изобразил на лице интерес:- На кой они тебе?
— Раздашь стрельцам на дневке, надо пуль наделать — и много. Как с тракта свернем, подарки хочу оставить…
— Федь, не надобно, уж больно они у тебя громкие… злить медведя рядом с пасекой — можно без ульев остаться.
«Резон в его словах есть, как есть и желание продолжать сыпать соль с перцем под хвост Владиславу»
Я мотнул головой, соглашаясь с его словами:
— Панас с Гришей теперь мне служат, учить мне их надобно — мотнул гривой давно не стриженых волос, пятерней пригладил челку — Так мы на тракте только приглядим, а как ты с обозом свернешь, от тогда и поучимся… Ляхи будут али прочие тати, так судьба у них такая.
И я мрачно оскалился, изобразив улыбку графа Дракулы, обнажив великолепную пару белоснежных клыков.
Илья вздрогнул и сплюнул:
— От чтоб тебя… Прости, господи, сроду матерно не ругался. Федя…
Пока он подобрал слова, я успел встать и отойти на пару шагов и продолжения уже не слышал.
Мои стрельцы…
Я даже в мыслях их так называю, хотя — какие они мои? Просто это люди, приставленные к моей персоне с определенным заданием — не дать вляпаться в очередную беду. Они ни разу не пытались отговорить от участия в вылазках. Но при любом конфликте или даже намеке на проблему с участием стрельцов, за моей спиной вырастали четыре мрачные фигуры… И, почему-то чаще всего от них доставалось именно мне… Это Иван тогда спас придурка, успел подбить руку. Он мне еще потом целую лекцию прочитал о взятии греха на душу.
У каждого свои тараканы в голове: у кого они богу молятся, у других баб коллекционируют и оклеивают картинками череп изнутри. А я своим дал карандаши и они теперь целыми днями рисуют…
За все-то время, которое парни со мной возятся, успел обучить их ускоренной перезарядке пистолета, разучить некоторые знаки из арсенала будущего спецназа. Они же успели нахвататься моих словечек и идиом, используемых мной в разговоре, и с успехом применяли их. Плохое всегда очень прилипчиво…
Поэтому, когда я покрутил над головой кистью руки, выставив указательный палец вверх, они без разговоров стали седлать лошадей и готовиться выступать в путь.
За спиной был слышен бодрый рык нашего командира, суета и ругань стрельцов, заводящих лошадей в оглобли. Обоз готовился к отбытию.
— Парни, — окликнул свое небольшое воинство, привлекая внимание:- В нашем полку пополнение — два добрых казака решили присоединиться к нам. Как их зовут, сами знаете, называть не буду. Так что они теперь… — чуть запнулся и продолжил дальше — вместе с нами против ляхов воевать будут.
Корноухий после ночного отдыха был в веселом настроении и попытался надуть брюхо, когда я стал подтягивать подпругу. Пообещал пустить его на колбасу. Он повернул голову, посмотрел на меня большим фиолетовым глазом, фыркнул и улыбнулся, приподнял верхнюю губу, обнажая крепкие, большие зубы.
Панкрат, со свойственной молодым людям прямотой, посоветовал дать пинка мерину, а не слово молвить скотине. Подъехал ближе и хотел уже стукнуть, как корноухий развернулся с грацией змеи и укусил его за ляжку чуть выше коленки. Потом повернулся обратно, дал мне затянуть ремень и застегнуть его как положено.
Когда я закончил, он положил голову мне на плечо и слушал выговор:- Ну, вот зачем ты его тяпнул? А вдруг он заразный? У тебя теперь живот болеть будет — с этими словами достал из кармана кусок хлеба, присыпанный крупной серой солью: