Записки грибника #2
Шрифт:
Ответный взгляд десятника был достаточно красноречив и без всяких слов говорил — Иди куда идешь…
Не дождавшись внятной ответной реакции, мысленно сплюнул. Злиться бесполезно, они считают, что одной ногой уже дома. По словам того же десятника, пройти надо всего полтора десятка верст.
Крыша над головой, нормальная пища, горячая баня, чистое исподнее — что еще надо солдату для счастливой жизни?
А вот и заветные кусты… Оглядываюсь, сверкать голой задницей на виду всего обоза — не есть гуд
Отошел еще на пару шагов, утоптал высокую траву, чтоб не мешалась, и потянулся за завязками
С громким треском ломаются сучья, вверх взлетает листва и лошадиная грудь сбивает меня с ног. Кубарем отлетаю в сторону, чудом не попав под копыта. Перед лицом вижу высверк стали и легкое, практически нежное, касание груди. Конь проноситься дальше, а я лежу на спине и жду боли. Охлопываю себя, смотрю на ладони — крови нет, но кафтан разрезан до самой кожи… Со стоянки слышны звуки выстрелов, крики и истошные вопли раненых и убиваемых людей, лязг клинков, конское ржание. Грохнул взрыв гранаты (Это кто же сподобился?) треск выстрелов усилился.
На опушке кружит круговерть. Чужие всадники, верхом, пытались достать саблями стрельцов, те отбивались всем, что попалось под руку, прятались под телеги. Над телегой вспыхнуло облачко порохового дыма и один из налетчиков рухнул вместе с конем. Десятник яростно рубится сразу с двумя нападающими. Стрелка достали, ткнув под лопатку, кафтан окрашивается кровью и тело валится под копыта коней.
Выстрелом в спину убиваю соперника Ильи, второй на миг растерялся и пропустил удар в голову.
Рядом грохочет взрыв, осколки со свистом проносятся мимо. Я кричу вместе со всеми и стреляю, стреляю, стреляю… Сумасшедшая лошадь со сдвинутым на бок седлом проносится мимо, едва задев, но этого хватило и меня сбивает с ног. Теряю один из пистолетов, второй разряжен, в суете, не глядя, тяну из патронташа патрон, загоняю в ствол и навскидку стреляю. Картечь (мать твою!) с глухим визгом бьет в конский бок. Мерин встает на дыбы, всадник, бросив саблю, отчаянно пытается удержаться, но конь опрокидывается навзничь. Даже отсюда расслышал хруст ребер.
Вижу, как стрелец отбивает ружьем сабельный удар, перехватывает за ствол и обрушивает приклад на вражеский череп. Вражина падает замертво, а оружие разламывается напополам.
Нажимаю на курок, осечка. Заметивший это противник с яростным оскалом на морде бросается на меня, и я бегу от него, спотыкаюсь о труп и падаю. Рядом звучит выстрел, мне на спину падает тяжесть, я рычу от злости, изворачиваюсь и начинаю бить, невесть как оказавшимся в руке, ножом.
Всё, шторка упала, дальше только обрывки…
… опрокинутая на бок телега, чуть поскрипывая, медленно крутиться колесо…
… лошадь, с окровавленным боком, и седлом, сбившимся на живот, пытается встать на ноги, падает, и каждый раз утыкается мордой, в красную от крови траву…
… Кострище со сложенной шалашиком растопкой и подвешенный на слеге котлом, полным чистой воды…
… Стрелец лежит на спине, запрокинув одну руку за голову, вторую положив на грудь, кажется, что он спит…
… Ствол пистолета вспыхивает облаком дыма, и маленькая фигурка падает бесформенной кучей…
Хлесть!
По лицу разливается тепло и боль от пощечины, слышу голос.
— Федор ты как, живой?
Фокусирую взгляд, вижу перед собой сидящего на корточках Герасима — видок у парня еще тот. Ему в сагах о вампирах только сниматься, «оскар» точно будет — за лучшую мужскую роль первого плана.
— Чуть жив. Кажется, меня пропустили через мясорубку. — Ищу патроны, но их нет, расстрелял все двадцать штук, которые таскаю с собой. Надо вставать и разыскивать сидор, в нем запас.
— А наши живы?
Герасим усмехается:
— Живы. Токмо Ваньке плечо прострелили и Андрейке по руке полоснули — и, упреждая следующий вопрос, продолжил: — С казачками тоже порядок. Ежили б не они, нас бы там всех и покрошили на окрошку.
— А чего это? — делаю жест перед лицом.
— Лях сапогом раскровянил — облизывает опухшие губы и сплевывает на траву розовую слюну: — собака.
Поднимаю бровь и вопрошаю: — И?
— Задавил…
Встаю на ноги и от увиденного хочется взяться за голову и материться, материться, материться…
На опушке царит хаос. Лошадей мы не распрягали и, когда началось побоище, они заволновались, а после взрыва гранат — рванули в разные стороны, опрокидывая возы, ломая оглобли, себе ноги и обрывая постромки. Некогда чистая поляна превратилась в филиал скотобойни: усеяна телами и залита кровью убитых людей и коней.
Вместо этого тихо вздыхаю:
— Илюху не видал? Надеюсь, он живой?
— Живой, живой, сюда идет.
Оборачиваюсь: перешагивая через трупы, опираясь на саблю, к нам брел десятник. Половина лица залита уже запекшейся кровью, левая рука безвольно висит. Кафтан разодран да изрезан в клочья, одного рукава нет. Но вид довольно бравый, а на физиономии светится довольная улыбка — отбились.
Дать тебе в морду… Ну уж нет, пусть Силантий с вами сам разбирается.
Мы с Герасимом поспешили ему навстречу.
Нас, относительно целых и не очень, осталось тринадцать человек всего, остальные мертвы.
Положили восемнадцать лиц неопознанной национальности. А как сказать точней, если эти жмурики одеты словно толпа бомжей с площади трех вокзалов. Кто во что горазд: русско, польско, татарско и хрен его знает какие одежки, морды от чисто европейских до откровенно узкоглазых с легкой желтизной, бородатые и без оной. Пистолеты, сабли, железные нагрудники — но не у всех, некоторые вообще с голой грудью на пули бросались. Одно слов — сброд.
Воевали мы, как выяснилось после блицдопроса нескольких раненых и не успевших удрать, с лисовичками пана Чаплинского сопровождавшими фуражиров (даже указали направление, где их оставили). Панас, с Григорием и Андреем, сразу же отправились туда. Но никого не застали — видимо, уцелевшие успели сообщить о неудаче и обозники дружно сбежали, бросив пару телег и одного одра. Еще из пленных вытрясли инфу, услышав которую я сел на пень и задумался. Разбитый отряд шел к нашей деревне и выжившие представляют прямую угрозу для нас. Зная мстительность поляков, не имея возможности скрыть следы прохождения нашего обоза, можно с уверенностью сказать — они непременно заявятся. И вряд ли их визит будет дружественным. Когда это будет? День туда, день на сборы, день обратно — так что, через трое суток можно начинать ждать гостей.