Записки грибника #2
Шрифт:
Появилось стойкое чувство, как у бомжа, который пошел в туалет вешаться, а нашел полбутылки водки, чинарик и бутерброд с сыром — жизнь налаживается.
Не заметил, как задремал, очнулся от толчка в плечо:
— Федор не спи. В костер свалишься, лучше приляг.
— Я не сплю, не сплю, задумался малость.
— Ну-ну, только храпел ты, словно Ларя Иванов. — Стрелец, меня разбудивший, весело хмыкнул.
— Он так завозит, ажно клопы разбегаются.
Вдруг засуетился и, вставая, произнес:
— Вон черти аспида несут, видимо, по твою душу.
Оглядываюсь, пытаясь в сумраке наступающего утра разглядеть змею, и вижу Архипа с Ильей. Рожи у обоих донельзя серьезные,
Десятник не обратил внимание на мое предложение присесть, сразу начал говорить.
Поляки свернули лагерь и выступили, на этом хорошие новости заканчивались, дальше начинались неприятные. Вперед ушел дозор и в нем около десятка человек. Это тоже можно пережить.
А вот чертова пехота со своими телегами идет позади с отставанием в пару сотен саженей, чтоб не глотать пыль и не плестись за конскими хвостами. Я зло выругался и пнул ни в чем не повинное бревно и зашипел от боли в отбитом пальце. Классическая задачка про двух зайцев — и кого теперь бить, кого отпускать? А некого — что первые, что вторые — саблезубые. Навалишься на колонну — пехота на хвост соли насыплет. Отпустить поляков… Слишком жирно на полсотни стрелков мины тратить, да и вернувшаяся конница нас с лесным гумусом перемешает.
Выложив новости, отцы-командиры со скорбным видом стоят над душой, молчат и ничего не советуют. С Архипом все ясно, у него личная вендетта к полякам, им платить по счетам еще долго.
Илья… Никто из его стрельцов не обязан рисковать головой ради моих амбиций.
— Чего молчим, словно язык проглотили? Будем бить ляхов, али пущай едут своей дорогой?
Спросил, больше обращаясь к десятнику, чем к Шадровитому.
Илья пожевал ус, отпустил, пригладил ладонью и выдал. Да так, что я чуть не сел на землю от удивления.
— Да мочить этих козлов надобно, об чем тут молвить.
Я скрыл улыбку, уважительно наклонив голову, и немного помолчал, собираясь с мыслями.
— Тогда делаем так. Архип, не зазорно тебе будет, ежели я…
— Федор, не зазорно, это твоя придумка, и все, что молвишь, сполню.
— Ладушки, умер дед на бабушке. Архип, возьмешь с собой еще двоих стрельцов, вам надобно будет передовой дозор кончить. Только просьба будет, не старайтесь сохранить лошадей… Пешему от конного — и я осекся под насмешливым взглядом старого вояки. Взор в сторону не отвел, а, наоборот, усилил напор и выиграл эту маленькую битву. Архип отвернулся и, пожав плечами, кивнул, соглашаясь с моими словами, но пробурчал что-то невразумительное.
Я продолжил давить:
— Я прошу — просто перестреляйте их и все. Сразу после того, как позади вас на дороге бабахнет, конные сгрудятся в кучу, будут успокаивать перепуганных лошадей и только опосля помчатся назад смотреть — а что там стряслося. Ни раньше, ни позже стрельбу не начинайте, побьют вас. Ваша сила в первом залпе, чем больше сшибете, тем быстрей остатних добьете.
А взгляд-то изменился, вроде как с уважением смотрит. Мысленно перекрестился — одного, кажется, убедил. Хотя тут не креститься надо, а голову пеплом посыпать, даже моих отрывочно — киношных знаний хватит, чтоб сделать элитную команду диверсантов, способную свести на нет любые попытки поляков нормально воевать на нашей земле. Впереди зима со всеми прелестями холодного времени года и больших куч замерзшей воды. Команда лыжников-биатлонистов перестреляет издалека отряд любой численности без потерь со своей стороны. Когда снег коню по брюхо, какой же дурак пойдет в атаку на противника, который, при первом же поползновении, просто отходит чуть в сторону и не прекращает обстрела. У Ковпака (точно не уверен, может, это Федоров) был случай во вторую мировую — пулеметчики прижали к земле роту немцев. Любая попытка подняться в атаку перечеркивалась парой коротких очередей, и очередной герой возносился в католический рай. Через восемь часов партизанам осталось только собрать имущество замерзших напрочь супостатов. На улице было минус двадцать градусов.
Увы, не мои это люди, не мои…
— Илья, — обратил свой взор на десятника, — У тебя работенка не из легких будет. Ежели пешцы захотят ляхам помочь и вперед по тракту к обозу кинутся, вот тогда и начинай стрелять.
— А побегут?
Я пожал плечами. Поведение врага… А хрен его знает, может, в них сыграет обычная алчность — перебить нападавших и пошарить в чужих карманах. Наемники, одно слово.
И были у меня на этих ребят свои планы…
— Будем надеяться, что нет. Илья. Ваши ружья можно заряжать, лежа на брюхе, а пищаль — только стоя, и стрелять вы можете в два раза чаще. Вовлеки пехоту в перестрелку и просто перестреляй.
Постарайтесь остаться живыми, умрете — сюда лучше не возвращайтесь.
— А ты сдюжишь? — Спросил Илья.
— После взрыва, ляхам не до меня будет, а там уже и Архип придет.
Переменчива осенняя погода — вчера светило солнце, а сейчас все затянуто плотной серой пеленой, стелющейся над самыми верхушками вековых сосен. В воздухе ощутимо пахнет влагой, возможно днем погода испортится и пойдет дождь. Бабье лето закончилось и наступает осень, со всем своим очарованием и капризами. Настроение… Да собственно — никакого, грустно и тоскливо. Капризная тетка — совесть, притихшая было, вдруг решила напомнить о себе. Пришлось давить в зародыше, пока самоедство окончательно не снесло крышу, и так шифер шуршит временами…
Выручили, как ни странно, поляки. Передовой дозор нарисовался на дороге во всей красе и блеске. Считаю и тихо матерюсь, — этих гадов четырнадцать рыл на пять человек Архипа.
— Господи, помоги ему сладить там, а здесь у меня все получится.
Учитывая прошлую ошибку, сажусь на дно своего окопа и превращаюсь в одно большое ухо. Слышу поступь коней, позвякивание колец на удилах, бряцанье оружия, глухие голоса и жизнерадостный смех.
Когда все стихло, осторожно выглядываю и вижу спины удаляющихся поляков. Снова наступает тишина. Резкие порывы ветра шумят среди ветвей деревьев, сухо шелестит неопавшая листва…
Тревожное ожидание заканчивается, показалась колонна.
— Мать моя женщина! — Такую ораву конных вижу в первый раз и это производит… Да, это производит впечатление!
Тракт наполняется гулом голосов, лязгом железа. Конь одного из всадников вдруг заржал и пошел боком, наездник, откинувшись в седле назад, натянул удила, заставляя лошадь переступать мелкими шагами. Соседи что-то ему громко советуют, а он весело скалится в ответ.
До вешки, обозначающей крайнюю мину, десять саженей…
Пять…
Меня колотит нервная дрожь, пот заливает глаза, суетливо смахиваю с ресниц соленые капли.
Четыре…
Три…
Вздрагиваю от неожиданности. С правой стороны доносится глухой хлопок гранаты, тут же — второй.
С проклятиями хватаю подрывную машинку и заполошно начинаю крутить рукоять, замыкая контакты.
Закладывая уши, рванули основные заряды, посылая на дорогу тучу картечи и, тут же сверху, добивая выживших, обрушились срубленные взрывами гранат деревья. Широкая, разлапистая крона сосны сработала словно мухобойка, накрыла за один раз пять или шесть всадников, гарантированно ломая руки, ноги и вышибая дух. Густая пелена пороховой гари накрыла все непроницаемой пеленой.