Записки грибника

Федосов Алексей Анатольевич

В принципе не просохла кирпичная кладка, выложенная вокруг чугунной топки.

'Да хрен с ним, сам до завтра сожру себя ожиданием'

— Давай.

— Чего делать надо?

— Просто разжечь огонь.

— И всё?

— Я тебе уже не один раз говорил, как и почему, она будет работать.

Он кивнул. — Сейчас угольев принесу, а ты растопку приготовь. — И с этими словами вышел в мастерскую.

Тюк. Щелк. Раскалывается полешко на две равные половинки.

Тюк. Щелк. Растет горка щепок.

Тюк.

И меня начинает

колбасить. Как в тот раз, когда взрывал первую бомбочку, сделанную ещё из серы ободранной со спичек, замотанную в кучу изоленты. От волнения никак не мог зажечь запал, из пяти спичечных головок, а когда он загорелся. Стоял и смотрел зачарованно, как они вспыхивают одна за другой, подбираясь к затравке. В последний момент очнулся и откинул от себя подальше, глушануло здорово, да лохмотьями побило. Вот тогда… И пришло… Понимание…

Рядом остановился кто-то, забрал растопку, а я продолжаю сидеть и тупо пялиться на расколотое полешко. Мне просто страшно. Пока все строилось, гнал подленькие мысли прочь, а тут они вырвались на волю и навалились всей толпой…

'Не заработает! Ха — ха — ха.

— Да куда ему. Он только и смог, что у маменьки часы со стола спереть, да разобрать, раскидав шестеренки по полу…

— Да рукосуй ещё тот, взялся бабушке, помогать, чуть старушку не угробил…

— Он ничего не умеет, только ломать может…

— Сломать, сжечь, уничтожить, вот его удел…

— Пакостник, тебе поверили, а ты на прожект деньги потратил…

— Из-за тебя люди по миру пойдут, просить — за ради Христа…

— С евонной починки, куча запчастей остается…'

Меня потрясли за плечо, о чем-то спросили, я ответил. Отошли, оставили в покое. Потом в руку всучили кружку, машинально поднес ко рту и сделал глоток.

— Твою Мать! Никодим, ты что, отравить хочешь? Сколько раз просил, не наливай мне своей сивухи, с неё кони дохнут и мухи.

Он улыбнулся, отвел взгляд и сказал кому-то у меня за спиной, — Гляди-ка, помогло.

Оборачиваюсь, Силантий, стоит и улыбается, а в единственной лапе держит кувшинчик, между прочим. И как понимаю, он же его и приволок.

— Силантий! Я тебя тоже люблю, хрен ты у меня теперь своей смертью помрешь…

— Лается, эт хорошо. Забирай его Никодиша, ожил сердешный. — И приложился к посудине, сделав довольно внушительный глоток. Глубоко вздохнул через нос и медленно выдохнул, в уголке правого глаза, сверкнула маленькая слезинка. — Никодим, ну ты зараза… Кхе… Кхе… Ей токмо татар травить… — Просипел стрелец, поставил кувшин на пол, и смахнул слезу, — Крепка, однако…

Я протянул руку и со словами. — За неимением любовницы, можно трахнуть и горничную, — Причастился к огненной воде. Дальнейшие слова опустим. Материться вы и без меня можете.

Нет друзья, мастерство все-таки не пропьешь. Никодим также сделал глоток, вернул посуду на законное место, выдохнул, — Слабаки… — Даже не поморщился. Гад.

— Федор, а долго греть-то?

— А хрен его знает. — Встал на ноги, подошел и осторожно потрогал 'горячий цилиндр', он уже был ощутимо горячим. — Думаю надо ещё подождать. — И поднял вверх пока ещё целый палец.

Это было мудрое решение, в духе 'отца народов', когда закончился первый кувшин и Силантий отправился за добавкой, мы с Никодимом сидели рядышком, спиной к агрегату и вели довольно мирную беседу. О чем могут разговаривать мужики? Все от тех же насущных вещах, волнующих их в любом столетии. О лошадях, оружии и бабах. Это позже первое заменят согласно вкусу, на машины или футбол, а вот две последние темы, неизменны…

Увлеченные разговором, не обратили внимания на посторонний шум, и только когда он стал, достаточно громким. Замолчали и, посмотрели сначала друг на друга, а потом обернулись на агрегат.

В этот момент, шкив, насаженный на вал, дрогнул… Качнулся… Замер… шевельнулся и медленно, медленно, словно нехотя сделал оборот…

Я замер, сжав кулаки, так что ногти впились в ладони. Замер и не дышу, боюсь, сейчас остановиться…

Время замедлило свой бег, отчетливо вижу неспешное вращение вала, каждую царапинку и вмятину.

Никодим толкает в бок, хлопает по плечу и с радостным возгласом срывается с места. Наваждение пропадает, и отчетливо слышу неповторимое бормотание двигателя выходящего на обороты.

И на меня навалилась усталость, что сейчас мог, это просто сидеть и тупо улыбаться.

Мотор проработал минуть десять, полено давно прогорело, топка остыла, и он медленно остановился. А я расхохотался, от изумительного зрелища — детской обиды на лицах Никодима и Силантия.

На них явственно читалось: — 'Это все?'

— Ну что, идем ужинать?

Лета ХХХ года, март 1день

Три дня до прихода священника, пролетели как один. Двигатель работает, на следующий день его раскочегарили и он крутился без перерыва почти сутки. Потом была частичная разборка, проверка узлов с втулками. Есть в смазке небольшие следы бронзовой пыли, думаю рано говорить, что это плохо, просто детали притирались. Все промыто, отмыто, разложено и ждет своего часа.

Дождалось, отец Серафим пришел не один, с парой служек (по ухваткам и поведению, битые волки, как и он, бывшие стрельцы) его встретили в праздничных одеждах, специально вытащенных из дальних углов. Умытое и отмытое население нашей усадьбы. Один я как вахлак, правда, одежка чистенькая и даже кое-где заштопанная умелыми руками наших кормилиц. Ну да бог с ней, мне как главному, предстоит собирать агрегат, смазывать и при этом не забывать давать пояснения. Та ещё работенка.

Проводили гостей в мастерскую, ради такого дела, банда 'добровольных' помощников, вычистила все углы, промела все полы и даже побелили горн (зачем?) Кое-как разместились в прирубе, батюшка стал с одной стороны, Никодим с другой, а я с Климом посередке. Должен же мне кто-то ключи подавать…