Записки I-тетрамино

Зангаста Аста

Девушка молча зашла в подсобку и вышла с большой тарелкой хаша на подносе, окруженной несколькими мисочками. Не успела она поставить тарелку на стол, как я понял, что я это есть не буду. Больше всего хаш напоминал расплавившийся от жары холодец, в котором плавали крупно покрошенные бараньи субпродукты — ножки, голова, рубец. Сверху это неаппетитное блюдо было покрыто слоем жира толщиной в палец.

"Возможно, на вкус это окажется лучше, чем на вид", — подумал я, аккуратно набирая ложку навара.

Но нет.

На вкус блюдо было даже отвратительнее, чем на вид. Жирная, пресная жижа воняла рубцом и имела отчетливый привкус блюда, которое уже кто-то ел. Даже крысы, которых я ел на Хрельхе, даже жареные тараканы из Таиланда, даже манная каша с комочками из детского сада не вызывали у меня такого отвращения.

— Ну, как хаш?

— Отвратительно, — со вздохом признался я. — Унесите это немедленно. Это я не смогу есть даже в голодный год.

— А я предупреждала, что вкус хаша не очень простой.

— Предупреждала, — согласился я. — В свершившейся глупости твоей вины нет. Сколько с меня?

— Нисколько, — отмахнулась официантка, — ты хаш не съел.

— Ну, пару ложек я всё-таки одолел, — будучи честным человеком, признался я, — и хрящик какой-то пальцами выловил.

— Не парься, — отмахнулась официантка, унося тарелку обратно, — хаш этим не испортишь.

В её словах была определенная логика. Судя по тому, что я видел, хаш сложно испортить даже дохлой вороной. Поэтому я искренне поблагодарил официантку и сбежал из кафе.

Больше попыток перекусить я не делал. При любой мысли о еде пара ложек проглоченного хаша начинали бунтовать в желудке, так что я дошел до отеля исключительно на запасах силы воли и паре глотков воды из хранившейся в рюкзаке резервной бутыли.

С близкого расстояния вбитый в городской ландшафт гвоздь отеля казался еще более инородным. Он располагался в квартале, застроенном преимущественно двух-трех-этажными домами с плоскими крышами. Около домов росли развесистые деревья, бросая широкие тени.

Упадок, чьи признаки я постоянно замечал во время своего путешествия, проявлялся и в этой пасторальной сцене — часть домов пустовала, щеголяя пыльными, годами не мытыми окнами. Растительность вокруг высохла, создавая рыжие проплешины в зелёном ковре.

Я поднял глаза к шпилю отеля. Конечно, здесь не было выбитых окон, но в быстро наступающих сумерках светились окна только нескольких номеров — отель явно был заселен не полностью. По очередному узкому тротуару я вышел на небольшую площадь у отеля, откуда перешел в простенько выглядевший вестибюль — постояльцы явно редко попадали в отель пешком: парадный вход располагался много выше, на уровне пересекавших город транспортных эстакад.

Поднявшись в него на лифте, я присвистнул. Римская империя времен упадка сохраняла видимость твердого порядка: в богато декорированном в стиле модерн зале толпились посетители

десятков миров и культур. Не так много, конечно, — на уровне малобюджетного сериала. Но достаточно много, чтоб слегка меня смутить: я не привык к такой роскоши.

За регистрационной стойкой стоял улыбчивый молодой человек с немножко пластмассовой внешностью. Я уже имел представление об уровне местной робототехники, так что понимал, что на робота он просто похож. Но на самом деле разница была небольшой — как и робот, он мог действовать только в рамках написанной менеджером отеля инструкции.

— С котами нельзя. Нельзя с котами, — оповестил меня портье.

— Тссс… — попробовал применить домашнюю заготовку я. — Не называйте чрезвычайного и уполномоченного посла Гвадалахары котом, он жутко обидчив. Да, их раса похожа на котов…

— Предъявите паспорт, — бодро отчеканил портье, — с листком регистрации ксеносов.

— Господин посол забыл паспорт в опере, — попробовал я, — да ведь, господин посол?

— Вопере, — поддакнул Беляш, — совсем забыл.

— Извините, но нет, — не меняя выражения лица, ответил портье.

После десяти минут бесплодных переговоров я сдался. Отель соглашался поселить меня и только меня. Даже без документов, если я внесу залог за бар. Но кот ни в виде домашнего животного, ни в виде ксеноса отель не устраивал. У ксеноса не было документов, а с котами было просто нельзя.

Устало вздохнув, я нацепил рюкзак и попёрся было искать отель посговорчивей. И уже почти вышел, как обнаружил, что портье, с которым я так долго спорил, тоже уходит и его сменяет девушка.

Я сделал круг во вращающихся дверях и бодро прошел к стойке во второй раз. Нас ждал второй акт Марлезонского балета.

— С котами нельзя. Нельзя с котами, — предсказуемо начала разговор портье.

— Это чучело кота. С чучелом, надеюсь, можно?

Портье посмотрела на кота, который смотрел в пустоту, вытаращив немигающие глаза и растопырив, словно обморочная коза, лапы.

— С чучелом можно, — согласилась она. — Давайте заполним регистрационную карточку. Как к вам обращаться?

— Господин Алёшенька, — вырвалось у меня. Я так обычно представляюсь надоедливым спамерам из банков.

— И господин Бе… — тихонько, почти не открывая рта, прогнусавил котик.

Я поставил чучело на пол, заметив нейтральным тоном, каким обычно говорит о погоде:

— Чучела не разговаривают.

— Что вы сказали? — удивленно переспросила меня портье.

— Я говорю, номер повыше дайте. Обожаю высоту.

— Двухместный номер, — раздалось с пола. Слава богу, эти слова никто кроме меня не расслышал. Я отодвинул чучело ногой подальше от греха.

— А-а-а… — пробормотала портье, что-то выискивая на планшете, — тридцать пятый этаж устроит? Семь тысяч за ночь.