Записки из кельи [Ходзёки]
Шрифт:
5. Землетрясение
Затем, во втором году Гэнряку (1185 г.) случилось сильное землетрясение. Вид его был необыкновенный: горы распадались и погребали под собой реки; море наклонилось в одну сторону и затопило собой сушу; земля разверзалась, и вода бурля поднималась оттуда; скалы рассекались и скатывались вниз в долину; суда, плывущие вдоль побережья, носились по волнам; мулы, идущие по дорогам, не знали куда поставить ногу. Ещё хуже было в столице: повсюду и везде – ни один храм, ни один дом, пагода иль мавзолей не остался целым. Когда они разваливались или рушились наземь, пыль подымалась, словно густой дым. Гул от сотрясения почвы, от разрушения домов был совсем, что гром. Оставаться в доме – значило быть сейчас же раздавленным;
Но самым печальным, самым грустным из всего этого представлялось то, как один мальчик лет шести-семи, единственный ребёнок одного воина, под кровлей каменной ограды забавлялся невинной детской игрой – строил домик; как он, вдруг погребённый под развалинами стены, оказался сразу раздавленным настолько сильно, что и узнать его было нельзя; и как горевали, не щадя воплей, его отец и мать, обнимая его, у которого глаза почти на дюйм вылезли из орбит...
Когда подумаешь, что в горе по ребёнку, даже те, кто от природы исполнен мужества, всё же забывает и стыд и всё, мне жалко их становится и в то же время представляется, что так и быть должно [20] .
20
Но самым печальным... – Эпизод гибели мальчика в современном критическом тексте «Записок» отсутствует.
Сильное колебание почвы через некоторое время приостановилось, но отдельные удары ещё долго не прекращались. Дня не проходило, чтобы не было двадцати-тридцати таких толчков, что нагоняли на всех новый страх.
Прошло десять – двадцать дней, и толчки постепенно отдалились. Потом их стали насчитывать четыре или пять в день, а то и два-три; потом уже через день, иль один раз за дня два-три: остатки колебаний продолжались таким образом месяца с три.
Средь четырёх стихий – вода, огонь и ветер причиняют бедствия постоянно, земля же как будто особенных бед не делает. Правда, в древности, в годы Сайко (854-856), было большое землетрясение: в храме Тодайдзи даже упала голова со статуи Будды [21] ; много и других подобных несчастий происходило; но всё же это никак не может сравниться с тем, что произошло на этот раз. Все люди стали говорить, как безотрадны дела земные. Поэтому начинало казаться, что вот-вот хоть немножко ослабнет порок в людских сердцах... Но дни и месяцы одни шли за другими, перевалил год, и скоро не стало и совсем уже та-ких, кто хотя бы словом заикнулся об этом всём.
21
...в храме Тодайдзи... – Храм Тодайдзи в Нара был построен в 749—751 гг. как символ японского буддизма. В нем находится шестнадцатиметровая статуя сидящего Будды Вайрочана – Будды Света.
III [22]
Вот какова горечь жизни в этом мире, вся непрочность и ненадёжность и нас самих, и наших жилищ. А сколько страданий выпадает на долю нашего сердца в зависимости от отдельных обстоятельств, в соответствии с положением каждого – этого и не перечесть!
Вот люди, которые сами по себе не пользуются влиянием и живут под крылом у могущественных домов: случится у них большая радость, – они не смеют громко смеяться; когда же у них грустно на сердце, – они не могут рыдать вслух; чтобы они ни делали, – они неспокойны. Как бы они ни поступали, – они страшатся, дрожат. Совсем, что воробьи вблизи гнезда коршуна!
22
Большая
Вот люди, которые сами – бедняки, и живут по соседству с домом богатых: каждое утро уходят они, каждый вечер приходят, крадучись, так как стыдятся своего неприглядного вида. Посмотришь, как их жёны и дети, все домочадцы завидуют этим богатым; послушаешь, как те из богатого дома их не ставят ни во что, – и вся душа поднимается и ни на мгновенье не приходит в покой!
Вот люди, что живут в городской тесноте: приключится вблизи их пожар, – не избежать беды и им; а вот люди, что живут на окраинах: в сношениях с городом у них так много неудобств; к тому же постоянно случаются нападения воров и разбойников.
У кого могущество, – тот и жаден; кто одинок, – того презирают; у кого богатство, – тот всего боится; кто беден, – у того столько горя; на поддержке других, сам – раб этих других; привяжешься к кому-нибудь, – сердце будет полонено любовью; будешь поступать как все, – самому радости не будет; не будешь поступать как все, – будешь похож на безумца. Где же поселиться, каким делом заняться, чтобы хоть на миг найти место своему телу, чтобы хоть на мгновенье обрести покой для своей души?
раздел второй
I
Вот и я сам... Бабка моя с отцовской стороны передала мне по наследству дом, и долго я жил в нём, но потом судьба моя переменилась, меня постигла неудача, потерял я очень много всего, и поэтому был больше уже не в силах оставаться там же; и вот, имея уже за тридцать лет, я от всего сердца сплёл себе простую хижину.
По сравнению с моим прежним жилищем эта хижина равнялась всего одной десятой его части: я выстроил помещение только для одного себя, за постройку же дома по-настоящему и не принимался. Ограду кое-как устроил из глины, ворота же поставить не хватило средств.
Взяв взамен столбов бамбуковые жерди, я устроил сарай для колесницы.
Всякий раз, как только шёл снег или дул сильный ветер, бывало далеко небезопасно. Самое место было неподалёку от реки, отчего всегда существовала угроза наводнения, да и страх от разбойников был не мал.
И вот, переживая этот чуждый сердцу мир, заставлял страдать я свою душу тридцать с лишком лет. За это время испытал я много превратностей судьбы и само собою постиг, как ничтожна вся наша жизнь. Поэтому, встречая свою пятидесятую весну, ушёл я из дому совсем и отвратился от суетного мира.
С самого начала я не имел ни жены, ни детей, так что не было таких близких мне людей, которых тяжело было бы покинуть. Не было у меня также ни чинов, ни наград; на чём же я мог, в таком случае, остановить свою привязанность? И так уже без толку сколько вёсен и осеней провёл я в облаках горы Охараяма!
И вот теперь шестидесятилетняя роса, готовая вот-вот уже исчезнуть, вновь устроила себе приют на кончике листка. Совсем как строит себе приют на ночь одну охотник; как свивает себе кокон старый шелковичный червь.
По сравнению с жилищем в средний период моей жизни это новое не будет равно даже одной сотой его части.
Меж тем годы всё клонятся к закату, моё жилище с каждым годом становится тесней. На этот раз мой домик совсем уж необычен: площадью едва в квадратную будет сажень, вышиной же футов в семь, не больше. Так как места я не выбирал особо, то и не строил, избрав себе ту точку, что была по приметам хороша. Из земли воздвиг я стены, покрыл простою кровлей, на местах пазов прикрепил металлические скрепы. Случись не по душе что, чтоб можно было с лёгкостью в другое место всё перенести. И даже если бы всё заново строить мне пришлось, хлопот не так уж много было бы: всей поклажи – едва два воза будет; вознице – плата за труды, и более расходов никаких.