Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата 1941–1945
Шрифт:
— Где же твои эти: «а ля-ля»? Ха-ха-ха! — напомнил он мне смотр штрафного батальона, когда басмачи вместо строевого шага проследовали мимо с национальными плясками.
— Кто жив, воюют. Но уже не штрафниками — срочными!
Тогда в разговоре я успел вставить вопрос о своей «безработице», надеясь на место в корпусе импонирующего мне генерала, а также доложил о неисполнении приказа Артюшенко о награждении комбатов при взятии «языка». Всех участников той дерзкой операции наградили орденами, кроме комбата.
— Ну, этот Петр Иванович! Заспал, наверное. Сегодня вечером прошу в штаб, получишь работу. И остальное…
Вечером Артюшенко буднично
— На подготовку — трое суток. Примешь десант танковый и стремительно — на Шимск.
В эти трое суток я не знал покоя и сна. Я был уверен, что десант пойдет в лобовую атаку на смерть, отвлекая противника на себя. В это же время основные части корпуса начнут прорыв северо-западнее. И на Сольцы, Псков!
Не радовала и последняя награда завтрашнему «упокойничку»… Шимск разделён рекой Шелонь, недалеко от города впадающей в озеро Ильмень. На том правом берегу Новый Шимск, укреплённый противником по последнему слову военной техники, на этом — Старый Шимск со штабом и частью войск 14-го корпуса. Форсируя Шелонь по льду, мы потеряем танки и десант наполовину! Ибо лёд не выдержит тяжести, а артиллерия противника его «расчистит». Ворвёмся мы в город, а там все перегорожено надолбами, сетью глубоких траншей, противотанковых эскарпов, все простреливается из орудий прямой наводкой. Когда мы окажемся в этом огневом мешке, нас попросту расстреляют! Неужели генерал этого не понимает? Не урок ли был, когда мы в марте прошлого года дивизией пошли без артподготовки на штурм крепостных стен Новгорода?! Все говорило о том, что генерал решил посылать «разведку жизнью», как понималось это опытными фронтовиками в первых траншеях войны.
Здесь надо не 20 танков с десантом, а все 100 и орудий 300 на «обработку» укреплений противника! А дивизион «Катюш»… Их залп здесь — просто комариный укус…
Пишу последние письма домой, кое-каким знакомым девушкам. Родной тетушке Федосье Алексеевне Терентьевой. У нее убиты в Мясном Бору муж Иван Алексеевич и старший сын Георгий. Младшего Анатолия взяли в армию десантником…
Наверное, мои молитвы, а точнее, правильные мысли по проведению этого боя-аферы, дошли до Артюшенко. Утром, когда «Катюши» уже встали колонной по шоссе для залпа по Новому Шимску, когда в ближнем лесу завелись и зарокотали моторами танки, на которых примостился десант автоматчиков, Артюшенко дал отбой!.. Ура генералу! Так и хотелось крикнуть. Ибо такая работка меня совершенно не устраивала!
Прошло несколько дней. Однажды просыпаюсь в холодной палатке, понятно, спал не раздеваясь, накрывшись драповой шинелью. Слышу, в палатке человек на десять, но пустующей, резкий разговор женским и мужским голосами. Выглядываю из-под шинели: моя приятельница по 1349-му полку, теперь проходившая службу в медсанбате, Мариам Гольдштейн, капитан медицинской службы, ссорится с врачом медсанбата. О чем они спорили, я не прислушивался, а еще плотнее накрылся шинелью и заснул. Это была моя последняя на фронте встреча с Мариам Соломоновной. Встретились мы в 1985 году, обменивались в письмах воспоминаниями…
Я перебрался в свободный от хозяев
Здесь меня нашли мои однополчане и однокашники по Свердловскому училищу Александр Григорьев и Николай Ананьев. Оба — капитаны. Высокие, красивые русской статью офицеры. И что примечательно — интеллигенты, новая смена высшему офицерскому корпусу (если выживут). Они были серьезны и печальны, заговорщицки переглянулись, сели за стол по правую и левую руку от меня, готовые к какому-то действию. Думаю, что это парни, мои закадычные дружки, задумали? Сообщил ужасную весть Григорьев: погибла от авиабомбы при налете на село Теребутицы, где находился штаб полка, Мария Белкина! Тогда я понял, что мои дружки боялись, как бы я не застрелился — такой был у меня тогда взрывной характер: в огонь или в воду без размышлений!
Я принял эту весть тяжело, но их успокоил: наша любовь, о которой знавал весь полк, не состоялась. Умолчал я о том, что Маша стала женой Петра Наумова, который погиб в новгородском бункере, как мы помним.
Надо сказать, что девушки в нашем полку были очень строгими в своем пребывании среди мужского населения. Галина Кузнецова, связистка, подружилась с Григорием Гайченей, они стали мужем и женой. Вскоре она уехала домой рожать, Гайченя погиб на высоте Мысовая под Новгородом… Гале не посчастливилось.
Анна Зорина подружилась с Николаем Лобановым. Но вскоре Николая Петровича не стало в бою под выселком Георгиевским на реке Веряже. Мария Белкина с кем ни подружится — тот погибнет или будет искалечен. И в полку сложилось суеверие: кто с ней подружится, того ждет какое-то несчастье. В боевой обстановке — пуля или осколок… Когда мы с ней стали друзьями (что не зашло дальше нескольких поцелуев), прошел слух: или меня, или Марию возьмёт рок… Настоящим другом Марии стал Пётр Наумов, о чём мои друзья и не подозревали.
Мы поговорили ещё о делах в полку, кто и что там, и они уехали на грузовичке. Это была наша последняя встреча…
Павел Алексеевич Артюшенко был, безусловно, боевой генерал, герой сражения за освобождение Тихвина от гитлеровцев. Решительный, не терпящий нарушений дисциплины и воинского долга, особенно со стороны старших офицеров-командиров. С жуликами из интендантов, кои всегда были и есть, он поступал круто.
Но понять его можно было не всегда…
В тот день шел снежок. В Новом Шимске фрицы притихли в ожидании действий наших войск. Где-то севернее, по реке, в лесах шла перестрелка из орудий и пулеметов. Потом и там на короткое время затихало. Шли бои местного значения.
В избу пришёл адъютант генерала: «Сукнева к самому!»
Привёл себя в надлежащий порядок, бегу в штаб корпуса.
Принял Артюшенко тотчас же. У него уже находился незнакомый мне подполковник — высокий, лет под пятьдесят, похожий на цыгана. Фамилия — Воронов.
— Поедем снимать бездельников! — сказал нам генерал.
И скоро лихой вороной, с белыми чулками рысак нёс наши легкие санки вдоль леса по проселочной дороге, ведущей к станции Медведь, перелесками, лесами, полянами. Рослые Артюшенко и Воронов да еще два ручных пулемета с ящиком запасных дисков к ним заполнили санки. Я же еле держался за заднюю перекладину санок, иногда бороздя по глубокому снегу на дороге валенками.