Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата 1941–1945
Шрифт:
После сильных встрясок в боевой обстановке, где всегда — риск и опасность, солдата не задевай. Чины не спасут, можешь получить пулю, а там рассуждай, кто виноват…
Мне оставалось сказать ему:
— Молодец! Теперь и мы попытаемся взять «языка», если фриц сам сюда подплывёт.
Комполка о «языке» больше не заикался, но авторитет его в глазах нашего батальона упал ниже захудалого ефрейтора.
…Всю ночь я бродил от «флеши» к «флеши», промокший до нитки. Опасался, что немцы предпримут вылазку и возьмут у нас человека. Однажды перебирался по зарослям, как обычно в одиночку, хотя положен был ординарец, и тут мне померещилось
В другой раз, на рассвете, иду туда же. Вдруг справа, за деревом, на меня уставился фриц в маскхалате с капюшоном на голове. Пулемёт у меня дулом влево к реке. Фриц — справа. Не успею первым дать очередь! Бросаю на воду коробок спичек и спокойно двигаюсь дальше.
Отделением мы появились здесь спустя минуты, но даже места лежки немца не обнаружили. Галлюцинации! Да, это уже болезнь… Поизносились нервы…
Однажды в полку появилась комиссия «Смерша». Кто-то донес на комполка. Возможно, оперуполномоченный «Смерша» полка, я его не знал лично. Первым делом комиссия сняла в буквальном смысле медали «За отвагу» и ордена Красной Звезды с двоих медичек, что были при комполка в блиндаже — «не проявили доблести и геройства». Ещё с каких-то медичек и связисток сняли награды, как незаслуженные. Комиссия начала шерстить «туфтовых героинь» и в соседних полках, в дивизии и вообще в армии… И правильно, конечно.
У меня в батальоне женщины вели себя прилично. Старший повар — молодая женщина, жена старшины взвода, сверхсрочника. Впервые я увидел женщину в поварах. Ее помощница — молоденькая симпатичнейшая еврейка, хлопочет тут же. Имени ее не помню. Когда я приходил в свой «тыл» принять пищу и присаживался к их балаганам, она не находила себе места, старалась изо всех сил обслужить меня, к чему я не привык, ибо не так давно сам вышел из сержантов.
Как-то остались мы вдвоем, она смотрит на меня огромными черными глазами, в которых страдание и восхищение. Я понял: она «больна» мною, и это зря, ибо я не смогу ей ответить взаимностью, третий год я под огнем и рискую жизнью, а тут еще из ледяной купели, где стынет кровь…
Как-то наша хозяйка, старший повар-кашевар, сказала мне доверительно, что эта девушка безумно любит меня и готова идти за мной на край света! Уговорил сержанта-кашевара, чтобы приняла все силы воздействия и отвела эту любовь у девушки, которая не доведет ее до добра.
…Выхожу на рассвете из своей реки, мокрый до пояса, опять уставший, до чёртиков. У кухни вдруг вижу на гнедом коне сидит генерал-майор, мне незнакомый, с ним сопровождающий старший лейтенант, тоже верхом. Генерал начал орать на меня, что «непорядок», что «валяется оружие»… Я не понимаю, о чём речь, и молчу как рыба.
Потом он разглядел меня, сменил гнев на милость, начал спрашивать: с какого времени на войне, какие имею награды, и бросил адъютанту:
— Запиши. Майора представить к ордену Красного Знамени! Отправить на курсы комбатов «Выстрел» в Солнечногорск! Хватит на него войны!
— Служу Советскому Союзу! — ответил я бодро.
И генерал исчез. Ордена Красного Знамени я не дождался, а вот на курсы меня вскоре направили, и я решил: с войной покончено, пусть другим теперь достанется этот тяжкий крест…
Миновал тогдашний холодноватый июнь. Перед Солнечногорском меня направили на сборы командиров полков в штаб 54-й армии. Тишина и благодать!
Нашу группу подполковников
Наша группа построена в одну шеренгу. Лапшин ставит перед нами тактическую задачу за батальон. На вопрос, кто ее решит, все молчали. Мне смешно — задача для командира взвода пулеметчиков! Поднимаю руку. И тут Лапшин меня узнал и осекся: как же, однополчане! Но он что-то смекнул, махнул рукой мне, бросил:
— Майор Сукнев, вы пока не отвечайте!
Лапшин знал, что в тактике, хотя бы и за полк, мне равных мало. Несколько чинов решали задачу, но всё не так.
— Сукнев, решайте! — кивнул мне Лапшин, маститый преподаватель тактики.
Это было проще пареной репы: я такую «репку» уже пробовал, причем именно с помощью Лапшина: попадал с ротой и батальоном под пулеметы противника, которые не подавила перед атакой наша артиллерия!
А ведь устав, ещё и ещё раз повторю, — это железные положения. Не подавив огневые точки противника, не губи людей бесцельной атакой по ровной, не пересечённой местности! Появился однажды и последний мой командир полка. Он удалился в избу-квартиру Лапшина, и они там долго о чем-то рассуждали. Оба мои «приятели» в кавычках. Видимо, тогда-то, посовещавшись, они и ускорили мою отправку на курсы «Выстрел», куда я прибыл в середине июля 1944-го…
И.Ф. Лапшин, как я узнал позднее, погиб в 1945 году.
Уходил я в ночь из батальона с тяжёлым сердцем. Казалось бы, надо мне радоваться, что избавляюсь от такого креста, ан нет: уже привык к солдатам, офицерам, своим девчатам-кашеварам. Обошел все «флеши», бродя по воде и снова жалея людей, что их загнали в воду, когда можно было бы отойти на 100 метров и возводить укрепления на суше. Но не смог я сломить упрямство комполка, которому не пошел впрок кулак Артюшенко. Генерала Артюшенко я потерял из виду навсегда…
Моя «любовь» провожала меня с километр, сдерживая рыдания. Я сам пережил такое и понимал её. Но не судьба.
Позади оставались хорошо видные с высоты холмов, куда вела дорога, пулеметные трассы гитлеровцев, которых, как бы там ни было, наши войска гнали все дальше на запад от самых стен Ленинграда. Чем дальше я уходил, тем тише слышался пулеметный треск и разрывы мин. «А что меня ждёт в том же Солнечногорске? — подумалось мне. — Снова армейская муштра! Я уже отвык от мирной, монотонной, надоедливой казарменной жизни». И на сердце стало так тяжко, что я прилег на траву, уходя мыслями туда, откуда доносились звуки выстрелов, разрывов снарядов и мин. Выживут ли мои орлы на этой треклятой водяной обороне? Как бы фрицы не проникли между «флешами» в наш тыл!
В штабе 54-й армии инспектор отдела кадров майор Афанасьев, вручая мне направление в Солнечногорск на курсы «Выстрел», доверительно сказал: «Не пойдёт учёба в строку, возвращайся. Где-где, а «работка» там найдётся», — кивнул он в сторону реки Великой, которая стала «нейтральной полосой» от города Острова до Пскова.
И вот Солнечногорск. Учебный центр и казармы обнесены высокой кирпичной стеной. Рядом большое озеро. С севера к нему подступает лес. Где-то неподалеку, говорят, расположена артиллерийская академия. У нас — общевойсковые высшие офицерские курсы имени Маршала Советского Союза Б.М. Шапошникова. Здесь, как нам объяснили, один из центров по разработке тактики и методики боевой подготовки, ведется работа по изысканию новых форм и способов боевых действий подразделений, анализируется и обобщается опыт войск.