Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год
Шрифт:
20 ноября, прибыв в Палермо, к крайнему сожалению нашему, по осмотре найдено, что фрегат имел столь многие и важные повреждения, без исправления коих невозможно выйти в море. Командующий фрегатом капитан-лейтенант Андреянов, представя российскому при Сицилийском дворе министру тайному советнику Дмитрию Павловичу Татищеву о необходимости приступить немедленно к починке фрегата, просил для скорейшего окончания оной нужной помощи от порта. Вследствие сношений с сицилийским правительством, по свезении пороха в королевские погреба, фрегат вошел в гавань, разгрузился и к 10 декабря руль был сделан новый, гротмачта, бушприт и бимсы, треснувшие во время шторма, первые укреплены шкалами, последние подперты новыми пиллерсами, пробоины, полученные в сражениях, были забиты и обшиты новой медью, трюм перегружен, крюйт-камора [102]
102
Пороховой погреб.
По таковом исправлении, получа на два месяца провиант, мы готовились идти в порт Феррайо, где находился капитан-командор Баратынский с кораблями «Св. Петром» и «Москвой», как вдруг слухи о разрыве между Россией и Англией подтвердились официальным сообщением, полученным английским министром в Палермо г. Друммондом от товарища его из Вены. Известие сие крайне опечалило двор и особенно тех жителей, кои равно привержены были как к русским, так и к англичанам. В самое сие время возвратилась в Палермо и английская эскадра, крейсировавшая у острова Маритимо для недопущения французской эскадры возвратиться из Корфы в Тулон [103] . Министр наш поручил доверенной особе разведать, почитают ли себя англичане вправе, по одному сообщению посла своего, пребывающего в Вене, начинать военные действия? Друммонд положительно объявил, что война за разрывом воспоследует непременно, что вице-адмирал Торнброу завладеет нашим фрегатом, отправит оный в Мальту и после сего, почитать ли оный пленным или свободным, ожидать будет дальнейших предписаний от лордов Адмиралтейства.
103
Французский адмирал Гантом, снабдив Корфу военными снарядами, ускользнул от бдительности английских крейсеров и счастливо возвратился в Тулон.
Объявление столь ясное и решительное соделывало выход нашего фрегата невозможным. Посланник Татищев старался узнать от сицилийского министра иностранных дел маркиза Чирчелли, что намерен делать двор его в случае начатия военных действий между Россией и Англией? Ответ его сперва был двусмысленный; но когда спросили у него, может ли в нынешних обстоятельствах оставаться безопасно российский фрегат в Палермском порте, он дал удовлетворительный ответ. Желая еще более убедиться в чувствах двора сего, Татищев объяснился с королевой, которая ему ответствовала: «Будьте уверены, что король никогда не поднимает оружия против России; император Александр был всегда нашим покровителем, и мы того никогда не забудем».
Между тем, хотя российская миссия 17 декабря и получила из Петербурга официальное известие о разрыве между Россией и Англией; но оное содержала в тайне в той надежде, что какое-нибудь неожиданное происшествие, принудя английскую эскадру выйти в море, подаст фрегату возможность беспрепятственно отплыть в Порт Феррайо, в Неаполь или в другую какую дружественную гавань. Ожидание сие было, однако ж, тщетно; английский министр весьма упорно домогался, чтобы фрегат «Венус» и все российские купеческие суда, в сицилийских портах находившиеся, были ему выданы. Король, изумленный таким смелым требованием, с неудовольствием и решительно отказался от поступка столь противного чувствам его; но англичане настояния свои начали подкреплять угрозами. Друммонд отказался от продолжения субсидий, платимых его двором, а главнокомандующий английскими войсками генерал Мур грозил, что не будет ограждать Сицилию от покушений, делаемых Иосифом Бонапарте, присовокупить остров сей к Неаполитанскому королевству. Российский посланник, видя, что ему долее в недоумении оставаться было нельзя, отнесся письменно к сицилийскому министру и, препроводя к нему печатный экземпляр с манифеста, в коем изложены были причины разрывы с Англией, требовал прямого и точного объявления, какое участие примет его сицилийское величество в войне сей. Ответ маркиза Чирчелли состоял в том, «что король, его государь, не может отделить выгод Англии от своих собственных, что порты Его Величества будут впредь заперты для российского флага и что присутствие фрегата „Венуса“ в Палермо не совместно ныне с настоящими обстоятельствами».
Ответ сей ясно обнаруживал бессилие короля Фердинанда и невозможность, в коей он находился, противостоять воле англичан, войска коих занимали Мессину, Сиракузы и почти все главные порты и крепости Сицилии. Поведение сицилийского двора было, следственно, последствием положения его и несчастной для него необходимости; ибо, без сомнения, союз с императором Российским столь же полезен был Фердинанду, сколько разрыв сего союза вреден для Его Сицилийского Величества. Россия же не имела надобности ни искать дружбы, ни отвращать разрыва с бессильным союзником. Одно токмо желание спасти как-нибудь фрегат «Венус» и доставить нам, служившим на оном, случай поддержать честь российского флага, заставило прилежно действовать почтенного посланника нашего. Видя, что маркиз Чирчелли, при всем своем благоразумии, верности к своему государю и преданности к России, не может свергнуть ига англичан, министр наш, для скорейшего достижения цели своей, обратился прямо к королю и королеве. Но маркиз, не получивши еще ответа на первую ноту свою, по настоянию англичан, подал новую, коей требовал, чтобы фрегат непременно оставил Палермо в течение одного дня. На сие министр наш ответствовал: что фрегат не может выйти из порта, когда на рейде стоит неприятельская эскадра; что последствия сражения между силами столь неравными не могут быть сомнительны, что фрегат, пришед в порт дружественный, в оном останется, и что, наконец, Его Сицилийское Величество будет императору Российскому отвечать за всякое оскорбление, причиненное его флагу.
Во время сих переговоров капитан наш, видя, что покровительство короля, зависящего от англичан, было очень ненадежно, решился, дождавшись крепкого попутного ветра, ночью оставить Палермо и, полагаясь на легкость фрегата, достигнуть другого, более безопасного союзного порта; почему и потребовал возвращения своего пороха. Сицилийское портовое начальство, сделав в оном сначала некоторое затруднение, наконец приказало доставить нам порох на своей канонерской лодке; но английский адмирал, несмотря ни на какое приличие, лодку с порохом задержал у своего корабля. Вскоре после сего насилия, того же 27 декабря, служащий при посольстве статский советник Петр Иванович Карпов, прибыв на фрегат, уведомил нас, что англичане вознамерились ночью напасть на фрегат, почему от имени министра просил капитана взять свои меры и для безопасности секретные сигналы и повеления поручить ему.
На рейде, на картечный от нашего фрегата выстрел, стояли 5 линейных английских кораблей, из коих два были стопушечные, а два фрегата нарочно для нас ходили под парусами при входе в Палермский залив. В сем крайне затруднительном положении, когда ни уйти, ни получить пороха было совершенно невозможно, капитан пригласил офицеров на военный совет и, прилежно разобрав все меры и средства, служащие к защищению фрегата, мы согласно положили и общим подписанием решение совета утвердили: 1) остаться в Моле; 2) на собственные деньги купить в городе такое количество пороха, которого было бы достаточно для мелкого ружья и верхнего дека пушек; 3) если англичане нападут на фрегат линейным кораблем, а не на шлюпках и не абордажем, тогда, расстреляв весь снаряд, фрегат сжечь.
Лейтенант Насекин послан был уведомить о сем министра, что капитан, офицеры и весь экипаж положили защищаться до последней возможности и решились лучше взлететь на воздух, нежели сдаться английской эскадре. Дмитрий Павлович, восхищенный сим извещением, пожав руку Насекину, отвечал: «Скажите вашему капитану, что я узнаю в нем русского! Намерение ваше самое героическое; но я надеюсь отвратить смерть храбрых людей, сколько бы, впрочем, ни славна она была для них. Если же не успею, то сам буду на фрегат и, оконча дипломатическое мое дело, за счастье почту разделить с вами вашу опасность».
Для приведения в исполнение решения нашего главнейшее затруднение было в покупке пороха. Уже вечерело, времени оставалось не более трех часов. Мы разослали всех наших знакомых покупать в городе порох. Капитаны бокезских корсаров, два брата Петровичи, первые привезли нам своих три бочки, за ними один за другим датские и греческие шкиперы доставляли нам, кто сколько имел, и таким образом в короткое время получили мы столько пороху, что могли действовать верхним деком и 3 пушками нижнего. Датские шкиперы вызвались помочь нам своими людьми; бокезцы по ревности не хотели уступить им сего преимущества, и мы, в самом деле не имея нужды в людях, отказались от сего предложения и просили снабдить нас только одним абордажным оружием; оного столько на фрегат доставлено, что каждый стрелок имел по три ружья и по два пистолета, а дабы они могли стрелять скорее, 40 человек определены были только заряжать и подавать готовые ружья стрелкам. Бокезские, греческие и датские шкиперы дали нам слово, что в то время, когда английские шлюпки пристанут к фрегату, они нападут на них своими, и как скоро фрегат будет зажжен, они зажгут свои суда и пустят их прямо на город.
По захождении солнца фрегат, снабженный достаточным количеством пороха и числом оружия, был обращен, так сказать, в сухопутную крепость. На верхней палубе для удобного стреляния из ружей сделаны подмостки, на марсах и русленях из офицерских постелей брустверы; ненужные порты нижнего дека наглухо заколотили; между нижних реев на веревках подвешен был балласт, который, когда неприятельские шлюпки пристанут уже к борту, должен был упасть прямо на оные. Пистолеты, сабли, копья, бердыши, ломы и аншпуги – все орудия смерти, были положены под руками. В таком оборонительном состоянии мы надеялись, что нелегко будет взять нас абордажем. После примерного ученья, когда всякий уже знал, что должен будет делать в сражении, капитан приказал собрать всех людей на шканцы и просил офицеров внушить им, сколь необходимо в глазах чужестранных народов при первой встрече и по объявлении войны в первом сражении с англичанами пожертвовать жизнью для спасения чести флага русского, и если в неравном бое мы погибнем, то англичане, по крайней мере, не могут похвалиться, что победили нас, что взяли наш «Венус»: храбрые матросы наши, из которых некоторые отличились еще в прошедшую с шведами войну, на убеждение сие охотно отвечали: «Рады умереть, Ваше Благородие! Не выдадим нашего „Венуса“, пока будем живы».