Записки на салфетках
Шрифт:
В начале 1999 г. Лисса пришла ко мне и без обиняков сказала: «Пора». Разумеется, этому заявлению предшествовал не один долгий разговор, но настоящее значение имело только это слово. Пора было попытаться забеременеть. Мне было всего 29 лет, но Лиссе – уже 34, и время пришло. Мы были женаты всего пару лет, и я не был уверен, что готов к этому следующему шагу. Я давно мечтал о дочери, но представлял это как-то… в будущем. Когда я буду готов повзрослеть.
Я знал, что Лисса настроена серьезно. Откровенно говоря, я понимал, что начало этого приключения сулит мне немало удовольствий. Плюс к тому складывается такое впечатление,
Хотя мы действительно не забеременели сразу, много времени на это не потребовалось. Начало приключения закончилось быстрее, чем я надеялся. Мне предстояло отцовство.
Следующие восемь с половиной месяцев пронеслись в вихре забот и приготовлений. Мы посещали всевозможные курсы. Мы выбирали педиатра. Мы проводили несчетные часы в магазинах в поисках «бодиков» для новорожденных и прочей младенческой атрибутики. Мы переоборудовали дом с учетом безопасности ребенка и подготовили детскую. (Совет всем будущим папам на свете: собирайте кроватку прямо в детской! Мне так понравилось ее собирать, что пришлось делать это дважды!)
И конечно, мы прочли все до единой книжки о детских именах, выпущенные в Северной Америке. Я серьезно склонялся к Элизабет или Мэтью. На самом деле я хотел бы выбрать Матиаса, немецкую версию Мэтью, но понимал, что в этой битве мне не победить. Я даже не пытался. Лисса быстро наложила вето на Элизабет из-за какой-то своей бывшей соседки по квартире, с которой у них не заладились отношения. Лиссе нравились Бенджамин и Хлоя. Увы, у нас был кот по кличке Бен, и после этого называть нашего сына Беном было… ну, как-то странно. Я наложил вето на имя Хлоя, поскольку живо воображал себе дразнилки на детской площадке: «У Хлои во рту помои».
После ультразвука на двадцатой неделе мы выяснили, что мои молитвы не остались без ответа. У нас будет девочка. Мое сердце едва не выскочило из груди, когда я сумел совместить конкретный образ с ребенком, растущим внутри Лиссы. Маленькая девочка. Наконец-то реальность отцовства начала казаться мне более привлекательной.
И теперь мы могли остановиться на конкретном имени. Мне всегда нравилось имя Клэр, ибо оно несло в себе ожидание ясности [1] . Лисса согласилась. Клэр Дилэйни Каллахан – вот какое имя должно было быть у нашей малышки.
1
От латинского clara – «светлая, ясная».
Это была нелегкая беременность. Б'oльшую часть первых шести месяцев Лисса страдала от утреннего токсикоза. Она часто жаловалась, говоря, что не имеет значения, чт'o выбирать на ужин, поскольку он все равно не задержится в ее желудке надолго. У Лиссы то и дело подскакивало кровяное давление, и существовала реальная угроза ее здоровью и жизни малышки. Я чувствовал себя потерянным, не зная, чем помочь, – как это случается со многими мужчинами. Моей задачей было подготовить дом к новому пополнению семьи, мотаться по разным неотложным делам и держаться подальше от всего остального.
Тот октябрьский вторник начался как ничем не примечательный обычный день. Я поехал на работу, а Лисса направилась
Как только Лиссу оформили в больнице, началось ожидание. Лиссе дали окситоцин, и мы ждали, пока он подействует. Жене было жарко, а я трясся в ознобе. Свернулся калачиком на маленьком диванчике, полностью одетый, и укрылся одеялом. Окситоцин действовал медленно. Мы посмотрели утренние новости, потом игровые шоу-программы. Я тревожился и чувствовал себя совершенно бесполезным. Я мог носить Лиссе лед в кубиках, но помимо этого мне было нечем заняться. Врачи и медсестры приходили и уходили, каждый бросал взгляд на таблицы и аппараты, проверяя, как развиваются события. После того как мы сутки провели в больнице, наконец настало время потуг.
Я был не готов.
Хотя Лиссе, наверное, помнится, что потуги длились вечность, единственное, что я помню, – это как доктор внезапно протягивает мне некий инструмент и помогает выжать кровь из пуповины, чтобы я мог ее перерезать. Я вовсе не собирался ее перерезать! Я совершенно четко сказал врачу, что я не хочу! Однако вот он я – в палате, полной медицинского персонала, и иного выбора у меня нет. Я сжал зубы и исполнил свой долг, тут же отступив назад, когда врач и сестры стали проводить тест Апгар. Наша малышка, Клэр, появилась на свет.
Я был не готов.
Я стоял там, точно парализованный. Я не только не знал, что делать, но и не хотел ничего делать. Все происходило слишком быстро.
Я был не готов.
Супруга тут же выдернула меня из ступора. «Иди к ней!» – попросила она, обездвиженная, лежа на больничной койке.
Я подошел к медсестрам, которые обихаживали Клэр, и очень-очень осторожно прикоснулся к ней. Я по-прежнему не знал, что мне делать, зато я присутствовал. До меня дошло – вот оно. Это происходит на самом деле. Я – отец…
Но моя борьба с этой реальностью продолжалась. После рождения Клэр я наконец поехал домой, чтобы поспать. Мне ужасно не хочется в этом признаваться, но на следующее утро я не торопился возвращаться в больницу. Я устроил себе славный тихий завтрак. Вывел собаку на прогулку. Я на самом деле не хотел возвращаться в больницу.
В конце концов мне позвонила жена со словами: «Э-э, милый, ты где?» Я поспешил обратно.
Время, проведенное в больнице, далось нам нелегко. У Клэр был высокий уровень билирубина, и ей пришлось провести несколько часов первого же дня своей жизни в маленьком пластиковом контейнере для фототерапии. Она лежала там, наша бедная крохотуля, всего нескольких часов от роду, лежала в здоровенных очках, закрепленных на ее личике, чтобы лучи не повредили глазкам. Мы не могли ни взять ее на руки, ни прикоснуться к ней во время лечения, могли только бесконечно смотреть на нее сквозь окошко. Это была настоящая пытка. Однако это каким-то образом заставило меня начать признавать ее. Там была моя маленькая дочка, совершенно одна. Я был нужен ей. Она начинала казаться… моей.