Записки наемника
Шрифт:
Мы перебегаем от подвала к подвалу. В очередном убежище застреваем надолго. Снаряды рвутся прямо над нами.
Артобстрел продолжался более двух часов. Потом наступило затишье. Пока мы пытались разобрать завал, начало светать.
– Все, – сказал я, – «днюем» тут.
Перед входом в убежище на земле лежат шесть заснеженных трупов. Сверху их привалило обломками дома. Это так называемые «неопознанные». Мы затаились и видим, как к полудню приходят российские командиры, ищут своих, но этих за своих не признали. Трупы лежат, наверное, дня три. Подъехавшая санитарная машина тормознула было, но не остановилась. Светлана не выдержала, протиснулась между бетонными плитами, выскочила перед машиной и пытается навязать эти трупы санитарам. Те отказываются их брать. Не знают, куда везти. Правда, военврач, вышедший из машины, настоял, чтобы погрузили. «Везите, куда хотите», – сказал он санитарам. На снегу остались патроны, гранаты, десантный нож.
Кругом руины, рисующие сцены апокалипсиса. Пытаемся пробраться через улицу. Натыкаемся на трех солдат, которые спрашивают дорогу. Убивать их нет смысла. Поэтому мы только просим рассказать их, можно ли пройти на окраину через этот район. Те раздраженно отвечают, что сами потеряли своих и теперь ищут. У одного лаза в подземелье мы увидели часовых. Встреченные нами трое солдат устанавливают с часовыми контакт. Часовые пригласили зайти внутрь подвала. Оказалось, мы попали к тем, кто уцелел от тридцать третьего полка. Это опасно, по нашей легенде мы тоже из того полка Я не знаю даже фамилии командира…
Холод, копоть, тьма. Иду, натыкаясь на тела спящих. Рядом готовят обед: с помощью паяльной лампы. Разговор у всех один: Дудаев – гад, Ельцин – сволочь. Ребята – военные, им приказали, они остаются верны присяге, иначе трибунал. Вот и вся окопная правда.
У мертвого солдата вывалилось из кармана письмо. Я незаметно беру его и в укромном уголке начинаю читать: «Папа! Поймет меня лишь тот, кто испытал тридцать суток войны. Сперва было тяжело. Теперь это уже привычка. Не знаю, папа, но мне кажется, я стал волком, который готов разорвать любого в считанные секунды. Папа, это ужасно… Мне снится дом, домашний хлеб. Не думай, что я здесь голодаю. Наоборот, ем то, что ты ел по праздникам и то не всегда. Жаль, что двое моих друзей не смогут уже никогда вернуться домой. Будь проклята эта война! Проклятый снайпер! Я его разорвал на куски… Отец, у меня автомат с подствольным гранатометом. Я этого снайпера засек, в горячке прорвался к нему поближе и увидел девку лет двадцати. Она сидела и „шлепала“ наших пацанов, как мух. Я ее окликнул, она обернулась и увидела меня. Она была испугана, сука! Не ожидала. И я выстрелил из гранатомета прямо ей в грудь, одни куски остались… Отец, я этого никогда не забуду. Не дай Бог, если мои друзья увидят такое! Пусть лучше они не знают, что такое война.
У меня уже две медали. Одна за Петропавловку – «За отличную воинскую службу», там мне пришлось попотеть. И «За отвагу». Это за Грозный. Маме ничего не говори. Знай, что твой сын не трус, как говорил Витька, и ни разу не дрогнул, не оставил ребят в беде».
– Птенец «гнезда Грачева», – бормочу я и рву письмо на мелкие кусочки.
Мы уходим из подвала и пробираемся по простреливаемым улицам Грозного на окраину. Спустя некоторое время нам удается остановить «Жигули» и вытолкнуть оттуда водителя. Плевать, что чеченец рычит и злится. Когда мы отъезжаем, он хватается за кирпич и бросает нам вдогонку. Для него мы – мародеры. Русские мародеры. Интересно, кому он пойдет жаловаться? Или снимет с первого попавшегося трупа оружие и начнет убивать сам? Не знаю.
Когда наш «жигуленок» выехал из Грозного, в пятидесяти метрах перед нами на небольшой высоте завис российский вертолет. При этом дуло его пулемета медленно повернулось в нашу сторону. В доли секунды мы выскочили из машины и оказались в кювете. Стрелять пилот не стал… Своеобразие загадочного русского характера.
Потеряв, по моим подсчетам уже около четырех-шести тысячи солдат, большое количество техники, изрядно разрушив Грозный, российская армия уверенно обогащает мировую военную науку опытом ведения городских боев в современных условиях.
– Да, – говорит щуплый, но удивительно жилистый минчанин Ратомкин, – намолотили чеченцы русских.
– Никто же толком не знал, что и как делать, попав в большой город. Ребята гибли по-глупому… Теперь вот кое-чему научились, – вторит ему Гору-лев.
– Подтверждаю, научились. Узнали, что бронетехника на улицах города – это «гробы на колесах». Только на собственных ошибках, да еще такой ценой, сами знаете, кто учится, – говорю я.
Автомашина увязла в грязи на проселочной дороге и мы бросили ее. Проводник довел нас до селения. Там мы попрощались со Светланой. Ей помогут оттуда добраться до Москвы. Скорее всего, на перекладных…
Дальше – горы. Днем нас повели в горы, а еще через два дня мы вышли в долину. Здесь я получил от проводника последние инструкции, в том числе и кое-что существенное. По сообщениям радио в это время в Грозном пытаются заключить перемирие и вовсю трезвонят о создании правительства национального примирения…
Впрочем, меня это мало волновало. Я со склона горы смотрел в бинокль на копошащихся в долине людей, на часовых, расставленных на дороге, и мне было немного жаль их. Сколько им осталось жить – час, полчаса или того меньше?
По дороге к дому, расположенному в долине, направилась очередная машина – черный «Мерседес». Кто-то за моей спиной тихо произнес:
– Третья. А сколько их должно быть? Я повернулся к говорящему:
– Этого, к сожалению, мы не знаем. Будем ориентироваться по тому, что начало встречи назначено на двенадцать часов.
Я посмотрел на часы: было без пяти минут двенадцать.
– А вон еще три машины, – сказал тот же парень, который только что задавал вопрос мне.
– Насколько я понимаю, в двух из них – первой и третьей – находится охрана, – не совсем уверенно произнес Ратомкин.
– Значит, вполне вероятно, что это появился Автурханов. Сейчас мы проверим.
Но человек, вышедший из второй машины, стоявшей между двумя, все время находился к нам спиной. К тому же, его сразу заслонили собой охранники.
– Черт бы их побрал! – выругался Ратомкин. Мы со злостью смотрели, как мужчина в черном костюме в сопровождении нескольких человек направляется в дом. За ним тут же закрылась дверь.
Я включил рацию:
– «Скорпион», «Скорпион», как слышно? Вызывает «Медведь». Как слышно? Как слышно?
Секунд двадцать-тридцать я безуспешно пытался вызвать из небытия «Скорпиона». И вдруг он отозвался. Это и было то самое существенное, что передал мне проводник-чеченец. Теперь мне оставалось только навести российские бомбардировщики на этот дом, где скрылся тот, кого нам необходимо было убрать.
– «Скорпион», «Скорпион»! Это «Медведь», даю координаты: квадрат А-6, по той карте, что вы мне дали! – передавал я по рации.
– Вас слышу, понял. Укажите цель в квадрате А-6! – ответил летчик.