Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов X X века
Шрифт:
«Парадиз в парадизе»
Летний сад в XVIII веке «Царский огород». Скульптуры Летнего сада. История Венеры Таврической. Очевидец об одном из петровских празднеств. Летний сад после Петра I
Одним из важных предметов забот в «парадизе» для Петра I был сад возле его Летнего дворца. Летний дворец, построенный в 1710 — 1714 годах по проекту Д. Тре-зини, не мог соперничать в пышности с резиденциями последующих царствований, он был намного скромнее Мен-шиковского дворца. Этот двухэтажный каменный дом с высокой кровлей походил на дома для «именитых людей», которые строили тогда в Петербурге. Однако с садом, прилежащим к Летнему дворцу, царь связывал обширные планы. В Европе он восхищался великолепными парками, особенно поразили его воображение сады Версаля. И в его новом городе, призванном затмить своим блеском прославленные европейские столицы, должен быть сад, который «чрез немного лет великолепием своим Верса-лию превзойдет». Для этого честолюбивый царь не собирался жалеть ни сил, ни средств.
Летний сад вырос на земле, на которой до того стояла шведская мыза, у истока реки Безымянный Ерик (ныне Фонтанка) из Невы. Вероятно, на этой мызе уже был сад, который царь решил расширить. В одном из писем в 1704 году он требовал «всяких цветов из Измайлова не по малу, а больше тех, которые пахнут, прислать с садовником в Петербург». По анекдоту XVIII века, царь поручил первые работы по устройству сада шведскому садовнику К. Шредеру и, осмотрев сделанное, спросил, нельзя ли, кроме всего прочего, устроить в саду что-нибудь поучительное, в целях просвещения? Шредер предложил разложить на скамьях книги, но царь, вспомнив свои версальские впечатления, поручил ему заказать для фонтанов скульптурные группы на сюжеты басен Эзопа. И эти фонтаны — шестьдесят групп свинцовых позолоченных зверей, громоздившиеся по краям маленьких бассейнов, — были поставлены среди дорожек лабиринта из живой зелени. Для подачи воды в фонтаны Петр выписал из-за границы первую в России паровую машину; вода в них поступала из специально прорытого для этой цели Лиговского канала. Фонтаны Летнего сада были разобраны после сильного наводнения 1777 года, разрушившего большинство из них.
В 1716 году царь пригласил в Петербург ученика Ле-нотра (создателя Версальских садов) — Жана Батиста Леблона. Главной задачей Леблона было устройство летней резиденции царя и «люстгартена с водяными куншта-ми, как то зело первейшим монархам приличествует». Люстгартен — парк, который создавался подобно архитектурному сооружению: искусно расчерченные дорожки из разноцветного песка обрамлялись деревьями и кустами, подстриженными в форме шаров, пирамид, кубов; в нишах, выстриженных в зелени, стояли скульптуры. Одно из главных украшений такого сада — фонтаны; именно они особенно поразили Петра I в Версале.
Летний сад царя должен был стать «парадизом в парадизе», великолепным люстгартеном. Но природные условия здешних мест мало пригодны для произрастания райских кущ. Немецкий путешественник, посетивший Петербург в 1711 году, писал: «...Почва здесь вообще очень холодна от множества воды, болот и пустырей. За городом не растет ничего, кроме моркови да белой капусты... Бедным людям очень трудно пропитываться, так что они употребляют в пищу больше коренья и капусту, хлеба же почти в глаза не видят. Поэтому легко себе представить, как тяжело их существование, и если бы не подвоз съестных припасов из Ладоги, Новгорода, Пскова и других мест, то все скоро померли бы с голоду».
Вероятно, труды по созданию «парадиза в парадизе» стоили жизни немалому числу работников. Но сад был создан. Гораздо обширнее, чем теперь, в петровское время он занимал остров, образованный Фонтанкой, Мойкой и Лебяжьим каналом. К 1717 году осушили болото на месте нынешнего Марсова поля, и скоро вместо топи появился обширный луг (его называли Потешным полем) — место прогулок и военных парадов. Через Лебяжий канал перекинули подъемный мост, по которому гости входили в сад.
Петр был настолько увлечен своим люстгартеном, что, уезжая из города, обязал жену сообщать ему о состоянии сада и переменах в нем. И Екатерина исправно упоминала в письмах о том, что делается в царском «огороде». А уже через несколько лет Летний сад вызывал изумление и похвалы иностранных гостей: «После церковной службы царь привел своих гостей и послов в сад и угощал в галерее... После обеда мы отправились в итальянский сад, где видели разные украшения, фонтаны и клумбы, между которыми стояли большие фарфоровые сосуды... Этот сад от своей закладки насчитывает всего 5 лет, но каждый может признать, что такого, как тут, не увидит и через 20 лет у самого большого господина», — писал один из них.
Главной достопримечательностью Летнего сада были мраморные скульптуры. Значительная часть их — произведения венецианских скульпторов: А. Тарсиа, П. Ба-ратта, Дж. Бонацца. Русский царь с простодушным нетерпением пожелал немедленно и оптом получить произведения искусства, «которые прилично иметь великим монархам». Дипломат Савва Рагузинский заказал по его поручению известным венецианским мастерам скульптуры для сада — ив Петербург прибыла большая коллекция их творений. Чего в ней только не было! Копии античных скульптур и бюсты монархов, статуи героев греческой и римской истории, языческих богов и богинь — дотоле невиданные русскими и вызывавшие возмущение и ужас своей бесстыдной наготой. Слухи о «белых дьяволах», «похабствах» ползли по городу, расходились по стране.
Были среди скульптур и излюбленные XVII веком «аллегории»: Правосудие, Милосердие, Слава... Чтобы дать представление о наивном символизме «аллегорий», стоит описать одну из скульптур Пьетро Баратта — «Мир и Изобилие», прославляющую Россию, заключившую после победы мир со Швецией. «Изобилие» — нагая женщина с рогом изобилия в руке; другой рукой она гасит факел; у ног ее — знамя, щит, пушка и барабан. «Мир» — крылатая женщина в тунике — держит над «Изобилием» лавровый венок и пальмовую ветвь, ногою попирая издыхающего льва (побежденная Швеция). У ног ее — орел, якорь, корабельный штурвал; на картуше латинская надпись: «Велик и тот, кто дает, и тот, кто принимает, но самый великий тот, кто и то, и другое совершить может». Все эти фигуры громоздятся на постаменте, подобно замысловатому кондитерскому изделию.
Однако садовая скульптура существует по своим законам, и то, что показалось бы грубоватым и не слишком гармоничным в выставочном зале, в дворцовых интерьерах, иначе выглядит в обрамлении зелени или осенней позолоты Летнего сада. В простодушных, чувственных фигурах муз, богинь, героев со временем открылась новая привлекательность, они «прижились» в Летнем саду — и создали его неповторимый, пленительный облик. Правда, количество их с петровских времен уменьшилось — прежде их было около ста. Наводнения, плохая охрана сада в последующие царствования, усердие служителей, каждую весну мывших мрамор жесткими щетками, и акты вандализма уничтожили или повредили часть садовой скульптуры.
Любопытен эпизод в мемуарах знаменитого Казановы, который побывал в Петербурге и был представлен Екатерине II в Летнем саду. Он насмешливо описывает «толпу статуй», уверяя, что под бюстом бородатого старца была табличка с надписью «Сафо», а табличка под изображением старой женщины гласила: «Авиценна». На вопрос императрицы, как ему нравятся скульптуры, он якобы ответил: «Что касается надписей, то они помещены для обмана невежд и для увеселения тех, кто кое-что смыслит в истории». Однако свидетельство Казановы о комической путанице с надписями трудно счесть достоверным.
Во времена Петра I в Летнем саду находился подлинный шедевр — античная скульптура Венеры, позже названная Венерой Таврической (ныне находится в коллекции Эрмитажа). С ее появлением на берегах Невы связана замечательная история. Она была куплена Юрием Коло-гривовым, который в Риме начальствовал над русскими «архитектурными учениками», постигавшими искусство архитектуры. Кологривов купил статую у нашедшего ее крестьянина и отдал на реставрацию скульптуру Легри. В 1719 году он с гордостью сообщал царю: «...Купил статую мраморовую Венуса старинную, и найдена с месяц. Как могу хоронюся от известного охотника; и скульптор, которому вверил починить ее, не разнит ее ничем проти-ву Флорентийской славной (Венеры Медичи. — Е. И.), но еще лучше тем, что эта целая, а Флорентийская изломана во многих местах».