Записки о Рейчел
Шрифт:
— И где же? — спросил я уголком рта. Рейчел взяла меня под руку, и мы двинулись вперед. Было ощущение, что здесь продается только жидкость для снятия лака да ракетки для бадминтона. Чувствуя, что наше веселье идет на спад, я указал на довольно убедительный с виду прилавок. Им заведовал мужчина средних лет с прогрессивной внешностью. Интересно, что там на самом деле продается? Мазь от чесотки? Детская присыпка? Притирка для увеличения полового члена? Вибраторы?
— Подойдем вместе или хочешь подождать?
— Я с тобой, — сказала она.
Я заготовил дебильную улыбку.
Но в тот момент, когда я уже направился к прилавку,
— Могу я вам чем-то помочь, юноша? — Она изобразила дежурную улыбку, обнажив угнетающе- искусственные зубы, тускло-белые, как газета трехнедельной давности.
— Надеюсь, что да. Нельзя ли получить пачку презервативов, пожалуйста?
Она взглянула на Рейчел.
— Конечно, сэр. «Лура» или «Пенекс»?
— «Пенекс», пожалуйста, если не трудно.
— За двадцать пять или за тридцать пенсов?
— Думаю, за тридцать, пожалуйста, если можно.
Когда она отвернулась, я почувствовал, как рука Рейчел проникла под клапан моей куртки. Она ноготком царапнула мне спину, заставив меня передернуться. Рейчел зафыркала, давясь смехом. Продавщица посмотрела на нас. Я встретился с ней глазами. Хриплым голосом я сказал:
— Давайте лучше две пачки.
— Прошу прощения?
— Я дико извиняюсь. Нельзя ли получить две пачки, пожалуйста?
— Разумеется, сэр.
На обратном пути я развлекал Рейчел поддельными фактами из моей интимной биографии. К данному моменту у меня было десять девушек. Я собирался удвоить, а может быть, даже и возвести в квадрат эту цифру. В конце концов я разделил ее на два. Все пять, и я подчеркнул это, были важными и серьезными отношениями. Очень жаль, но у меня нет времени на отношения другого рода. Прошу прощения, но мне не интересно просто заниматься сексом, большое спасибо, хотя надо признать — и мне неприятно об этом говорить, — что большинство ребят, которых я знаю, хотят, мягко говоря, кое-чего другого, — нет, я к ним, должно быть, несправедлив. Конечно, я пробовал и это, просто из любопытства. Странно, но — не знаю, как и сказать, — женское тело оказывалось… пустым, если тебе не нравилась его обладательница. Конечно же, особо красивые девушки в процессе этих экспериментальных отношений получали свою порцию удовольствия — ведь они так сексуальны. И это можно понять. (Одна или две, и я не стесняюсь ей об этом сказать, были весьма разозлены, даже впадали в истерику. И это тоже можно понять. Но мне приходилось им объяснять — тактично, насколько это вообще возможно. Нет, черт подери, оставьте свои деньги при себе; парни не могут ничего симулировать.)
Что такое хороший секс? Ну, хороший секс не имеет никакого отношения к искусности, к тому, как много ты знаешь разных французских штучек (как бы убедительно вы не жрали друг за другом дерьмо, etc.). Нет: если есть влечение и желание, этого уже достаточно.
Мое сердце стучало как барабан, когда я вел Рейчел вниз по лестнице, мимо уборной в спальню.
В комнате, казалось, пахло каждым носком, который я когда-либо снимал, всей ушной серой, что я размазывал под кроватью, каждой козявкой, приклеенной к стене, и всем тем дешевым тальком, который я распылил в воздухе, чтобы все это скрыть. Наследие Упадка. Или просто мои обостренные чувства.
Пока я пытался приглушить свет с помощью
— Чарльз, — сказала Рейчел, — когда я рассказывала о Дефоресте, тогда, в автобусе, надеюсь ты не решил, что я совсем бессердечна. На самом деле у нас с ним очень теплые отношения. Просто…
— Лишь осмеянием ты бесов изгоняешь, — произнес я голосом гипнотизера, — и только в смехе ты спасение найдешь. Не обременяй себя чувством вины. Давай разденемся.
Когда ноют яйца, иногда выдашь и не такое. Одна из проблем чрезмерной образованности — когда ты лучше владеешь языком, нежели своими эмоциями, — это то, что любой поворот разговора, любое изменение внутреннего настроя открывает перед тобой целый веер вербальных улиц, с массой переулков и тупиков — и нет никаких указателей, только искренность и хороший вкус, а в этом-то я никогда и не был особенно силен. Но я уверен, что могу отправиться по любой из этих улиц, и повсюду меня будут встречать цветами.
В данном случае я изображал мудрого Френчи, придворного поэта и бражника; так что «давай разденемся» было вполне естественным, можно сказать, неизбежным. Я полностью разделся и почувствовал себя сиротливым и несчастным. В эту трудную годину нам лучше держаться вместе.
Стоя в сторонке, я наблюдал за методично обнажающейся Рейчел. Она через голову сняла платье и расстегнула лифчик. Я все еще прятался за стулом, когда Рейчел в одних трусах прошла к кровати и юркнула под одеяло. Только не снимай их, бога ради; чтобы возбудиться, для меня теперь важна каждая мелочь, любой примитивный стимул. На тот момент, когда я прошествовал через комнату и лег на краешек кровати, мой сучок был размером с зубочистку, он не достал бы до колена и кузнечику.
Из-под одеяла виднелась лишь ее голова. Некоторое время я целовал голову Рейчел, зная из множества источников, что это эффективнее любых хитроумных ласк. Результатом я остался доволен. Мои руки, однако, вели себя как опытный образец автоматического манипулятора, который был продан прежде, чем конструкторы довели его до ума. Так что, запустив одну из рук под одеяло, я сперва дал ей там нагреться и освоиться и только потом отправил обследовать низ живота Рейчел. Трусы на месте? Трусы на месте. Я откинул с нее одеяло, чувствуя, как в моей голове роятся заметки, инструкции, директивы, советы, подсказки, бессмысленные каракули.
Прелюдия состояла из работы-над-ушами, хрипло-нежных нашептываний, ласкания подмышек (это подействовало на меня особенно благотворно), поглаживания ляжек и задницы. Звездный час для Рейчел настал, когда Чарльз — сбежавший робот — сел в кровати, наклонился, положил ладони ей на бедра и стал буквально сдирать с нее трусы. Вскоре она начала проявлять признаки нетерпеливой неловкости (приметой чего, как водится, послужила приподнятая правая коленка), и тогда я, внимательно глядя ей в лицо, сильными рывками стянул с нее трусы и отбросил подальше, куда-то на середину комнаты.