Записки о Рейчел
Шрифт:
— Аккуратнее с бифштексами. И даже не помышляй о жвачке, если, конечно, не хочешь, чтобы она захрустела у тебя на зубах.
— В двадцать пять, — сказал я, — я смогу есть одни супы.
— Ты будешь питаться через соломинку.
— Или внутривенно.
— Ничего, скоро я тебе уже не понадоблюсь — когда у тебя останутся голые десны.
— Не хочу даже слышать об этом.
Мы засмеялись. Он выкинул окурок в окно.
— Ты беспокоишься?
— Как-то не слишком. А что, другие беспокоятся?
— Да. И они так серьезны. Ты — счастливое исключение. Я уже устал рассказывать всем этим теткам, что их рот — шкатулка с
— «Мандракс»?
— Пожалуйста.
— Тридцать?
— Если можно. И нельзя ли меня поскорее назначить на эти пломбы? Сделаем только самые срочные. Остальные могут и подождать, верно?
— Это твой рот.
— Да. Просто у меня в следующем месяце вступительный в Оксфорд.
— Ну? Осторожнее с «Мандраксом», если так. Скажи Джуди, чтобы тебя записала. Придется встретиться как минимум дважды. Был у врача насчет астмы и прочего?
— Да, пару часов назад. — Мы одновременно пожали плечами. Доктор Будрис просто послушал как я дышу, пощупал мои яйца, попросил харкнуть на стеклышко и вынес вердикт в старческо-оптимистическом духе. Да я никогда ему и не верил.
— Ничего особо впечатляющего. Он то и дело вздрагивал и морщился, когда слушал меня стетоскопом. Он пишет обо всем моей матери. Думаю, ему кажется, что мне все еще девять лет.
Без всякой связи мне вспомнилось время, когда я приезжал в Лондон к дантисту вскоре после того, как начал носить длинные брюки. Я тянул с поездкой долго, как только мог, поскольку думал, что теперь уже не смогу там плакать, — а я неизменно плакал, вовсе не считая это неуместным, когда носил короткие штаны. Но я плакал и в длинных.
— Скоро мне будет двадцать. Может, тогда он скажет мне правду.
Алистер открыл мне дверь.
— Будет очень мило с его стороны.
Одиннадцать двадцать: «Селия срет» (Настоятель собора Сент-Патрик) [15]
Чарльз смотрит на стенные часы: события наращивают темп.
— Алло? Западный 28–14? Кто-нибудь меня слышит? Кто это?
Даю отбой и снова набираю.
— 937-28-14. Алло? Алло! Это…
15
«Селия срет» — цитата их стихотворения Джонатана Свифта «Будуар Леди». Свифт являлся настоятелем собора Сент-Патрик в Дублине.
Даю отбой и снова набираю.
— Алло? Гордон…
— Послушай. Мне все равно…
Даю отбой и снова набираю.
— Если ты…
Даю отбой и снова набираю. Занято. Даю отбой и снова набираю.
— Это оператор. Мы…
Даю отбой.
— Хорошо, спасибо, миссис Сет-Смит. А как ваше?
— Очень хорошо. Почему ты не поднимаешься? Рейчел у себя в комнате.
— Спасибо. Уже иду.
Поднимаясь, я размышлял о том, как матери Рейчел удается так мало заботиться о своей внешности, при том, что тщеславие из нее так и прет. Старые черные вечерние платья, которые она всегда носит, выглядят так, будто их обсыпали сигаретным пеплом и хорошенько пожевали. Ее волосы напоминают волосы моего отца в те времена, когда он отчаянно пытался скрыть свою лысину от себя самого. И что мешает
Рейчел не было в комнате. Я сел на кровать посреди всех этих осликов, мишек и кукол, выстроенных как на параде. Приходилось притворяться, что они мне нравятся и что еще больше мне нравится Рейчел — за то, что ей нравятся эти игрушки. Так что я решил не упускать возможности посчитаться с ними.
— Как поживает наш Пушистик? — сказал я. — Где твоя мамочка, Ебанашка? Передай-ка нашему дгужочку Обжоре, пускай не сует свой ебальничек…
Беззвучно напевая, в комнату вошла Рейчел, на ходу расчесывая волосы и мотая головой. Я обнаружил, что от избытка энтузиазма увлекся и напрочь открутил ухо какому-то мелкому уродцу. Поспешно сунув ухо в карман, я вскочил на ноги.
Рейчел коротко вскрикнула, больше для порядка, и бросилась мне навстречу.
Со дня Контакта прошло уже больше недели. На этот раз, в четверг, я пришел к Рейчел после урока с Беллами. (Последнее время, приходя к Беллами, я обнаруживал его хлещущим джин в явном сексуальном возбуждении; наш урок обычно сводился к тому, что он призывал меня прекратить какую-либо работу, поскольку я такой чудесный и замечательный, такой заебатый умник и невье- бенный красавец, etc.) Мне нравилось бывать здесь, да и Рейчел говорила, что это утешение для ее матери. Миссис Сет-Смит «с большой теплотой» относилась к Дефоресту и была «страшно огорчена», когда Рейчел его обломала (ее огорчение наверняка и рядом не стояло с огорчением самого Дефореста).
Я властно обнял ее, и мы стали целоваться со страстью, возможной только у тинейджеров. На ней было короткое платье, так что я не преминул залезть под него рукой и сжать ягодицу. Рейчел сразу же обмякла и тяжело задышала, как это бывало всякий раз, когда я делал что-нибудь в этом роде. Мы опрокинулись на кровать, из-за чего страшилки, наваленные там, дружно завизжали от возмущения.
— О, Чарльз, Чарльз, — сказала она, не прекращая меня целовать, — угадай что?
— Что?
— Мамочка с Гарри уезжают. На две недели.
— Куда?
— В Париж.
— Когда?
— В следующую среду Это мой день рождения. Они хотят, чтобы я тоже поехала.
Я сел.
— Ну и?..
Не считая двух вечеров у дантиста, каждый вечер мы проводили в постели. Смотавшись из школы в три, мы встречались у входа в Холланд-парк и шли ко мне, иногда через парк, иногда в обход. Затем, уже дома, внизу, я заходил и задергивал шторы, чтобы создать в комнате уютный полумрак, когда дневной свет ожидает за окном, готовый ворваться внутрь по первому зову. Рейчел входила вслед за мной. Я раздевал ее между объятиями, затем раздевался сам. Мы срывали с кровати все покрывала и падали на заляпанную простыню. Потом она вытягивалась, и я доводил ее до оргазма. Затем себя. Далее я еще раз доводил ее до оргазма при помощи руки, а Рейчел тем временем рассказывала мне, как приятно, и спокойно, и хорошо, и правильно я позволяю ей себя чувствовать. Еще через полчаса: в уборной надеваю новый презерватив и бритвой перерезаю горло использованному, чтобы его было легче спустить в унитаз. Затем по новой.