Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 1
Шрифт:
Гоголь, по-видимому, не подозревал, что Прокопович знал, кто автор "Ганца Кюхельгартена", - иначе он, дорожа своей литературной тайною, просил бы приятеля не разглашать ее. Что касается до слуги малороссиянина, то он был неграмотен и рассказывал впоследствии одному из моих друзей только о сожжении какой-то книги, - но какая то была книга, об этом г. Прокопович объявил мне только после смерти поэта. Ему же обязан я большею частью сведений о первом периоде жизни Гоголя. Прокопович был неразлучным спутником поэта от самого вступления его в Гимназию князя Безбородко до выезда за границу. Ни о ком Гоголь не отзывался впоследствии с таким братским чувством, как об этом свидетеле его первых усилий проложить себе дорогу в жизни, и никто не знал так Гоголя-юноши, как Прокопович.
Считаю нелишним познакомить читателей с "Ганцом Кюхельгартеном", чтоб показать, с чего может начинать такой писатель, как Гоголь, и в каких потемках блуждает иногда талант, отыскивая свой истинный путь. Прежде всего обратите внимание на предисловие: как ребячески автор ухищряется заинтересовать в свою пользу публику.
"Предлагаемое сочинение никогда бы не увидело света, если б обстоятельства, важные для одного только автора, не побудили его к тому. Это произведение его восемнадцатилетней юности. Не принимаясь судить ни о достоинстве, ни о недостатках его, и предоставляя это просвещенной публике, скажем только то, что многие из картин сей идиллии, к сожалению, не уцелели; они, вероятно, связывали более ныне разрозненные отрывки и дорисовывали изображение главного характера. По крайней мере мы гордимся тем, что по возможности споспешествовали свету ознакомиться с созданьем юного таланта".
Что касается до самой поэмы, то она, очевидно, была внушена неопытному школьнику чтением "Луизы", Фосса, в переводе Теряева [65] ; даже героиня поэмы называется Луизою, - а пастор, ее отец, списан довольно рабски с фоссова "добросердого пастора Гринарского" [66] . Действие вертится на борьбе Ганса между любовью к простенькой деревенской девушке и жаждою славы. Он покидает свою возлюбленную, пускается в широкий свет, узнает, что люди холодны, и возвращается к своей Луизе. Автор не напрасно оговорился в предисловии касательно несвязности этого "создания юного таланта", будто бы спасенного как-то от утраты. Оно состоит из кусков, которые едва кой-как держатся вместе. Силы поэта были еще слишком слабы для произведения чего-нибудь стройного целого. Он был способен вдохновляться только отрывочными представлениями и извлекал поэзию не из жизни, а из того, что поражало его воображение в науке и литературе. Заметно, что классический мир возбудил в нем особенное сочувствие. Вот как он передает, в одном из многочисленных своих эпизодов, представления свои о древней Греции:
65
С.-Петербург, 1820.
66
Странно, что даже в предисловии употреблена та же замашка вызвать участие публики, что и у Теряева; ибо и Теряев говорит о том, что это только "первый шаг на поприще словесности".
Восток, со своими фантастическими верованиями и яркими картинами природы, также пленял в то время молодое воображение поэта, и он воссоздал читанное о Востоке в следующей форме.
"В стране, где сверкают живые ключи, Где, чудно сияя, блистают лучи, Дыхание амры и розы ночной Роскошно объемлет эфир голубой, И в воздухе тучи курений висят; Плоды Мангустана златые горят; Лугов Кандагарских сверкает ковер, И смело накинут небесный шатер, Роскошно валится дождь яркий цветов - То блещут, трепещут рои мотыльков. Я вижу там пери. В забвеньи, она Не видит, не внемлет, мечтаний полна. Как солнца два, очи небесно горят; Как Гемасагара, так кудри блестят; Дыхание лилий серебряных чад, Когда засыпает истомленный сад, И ветер их вздохи развеет порой, А голос - как звуки сиринды ночной, Или трепетанье серебренных крыл, Когда ими звукнет резвясь Исразил, Иль плески Хиндары таинственных струн. А что же улыбка? а что ж поцелуй? Но вижу, как воздух, она уж летит, В края поднебесны, к родимым спешит. Постой, оглянися?– Не внемлет она И в радуге тонет, и вот не видна. Но воспоминанье мир долго хранит, И благоуханьем весь воздух обвит".
Вся поэма Гоголя состоит большею частью из описаний. В них уже виден местами ход кисти, которая впоследствии написала столько несравненных пейзажей. Вот одно из таких мест:
"Уж издали белеет скромный домик Вильгельма Бауха, мызника. Давно Женившися на дочери пастора, Его состроил он. Веселый домик! Он выкрашен зеленой краской; крыт Красивою и звонкой черепицей. Вокруг каштаны старые стоят, Нависши ветвями, как будто в окна Хотят продраться; из-за них мелькает Решетка из прекрасных лоз, красиво И хитро сделана самим Вильгельмом. По ней висит и змейкой вьется хмель. С окна протянут шест; на нем белье Блистает белое пред солнцем. Вот В пролом на чердаке толпится стая Мохнатых голубей; протяжно клохчут Индейки; хлопая встречает день Крикун петух и по двору вот важно, Меж пестрых кур, он кучи разгребает Зернистые; гуляют тут же две Ручные козы и резвяся щиплют Душистую траву. Давно курился Уж дым из белых труб; курчаво он Вился и облака приумножал. С той стороны, где с стен валилась краска И серые торчали кирпичи, Где древние каштаны стлали тень, Которую перебегало солнце, Когда вершину их ветр резво колыхал, - Под тенью тех деревьев, вечно милых, Стоял с утра дубовый стол..." и проч.Приведу, далее, картину невиданного тогда еще автором моря.
"С прохладою, спокойный, тихий вечер Спускается; прощальные лучи Целуют где-где сумрачное море, И искрами живыми, золотыми Деревья тронуты, и вдалеке Виднеют сквозь туман морской утесы Все разноцветные. Спокойно все. Пастушьих лишь рожков унывный голос Несется вдаль с веселых берегов, Да тихий шум в воде всплеснувшей рыбы Чуть пробежит и вздернет море рябью, Да ласточка, крылом черкнувши моря, Круги по воздуху скользя дает..."Следующее место в эпилоге к поэме замечательно по контрасту с тем, что писал Гоголь о Германии лет через десять в письмах к своей ученице (читатель найдет их впереди).
"Веду с невольным умиленьем Я песню тихую мою И с неразгаданным волненьем Свою Германию пою. Страна высоких помышлений! Воздушных призраков страна! О, как тобой душа полна: Тебя обняв, как некий гений, Великий Гете бережет И чудным строем песнопений Свевает облака забот".Не снискав известности на поприще литературном, Гоголь обратился к театру. Успехи его на гимназической сцене внушали ему надежду, что здесь он будет в своей стихии. Он изъявил желание вступить в число актеров и подвергнуться испытанию. Неизвестно, какую роль должен был он играть на пробном представлении, только игру его забраковали начисто, и я не знаю, приписать ли это робости молодого человека, невидавшего света. Как бы то ни было, но Гоголь должен был отказаться от театра после первой неудачной репетиции [67] и оставался несколько времени в самом неприятном положении - в положении басенного муравья, въехавшего в город на возу с сеном.
67
Проба комического таланта Гоголя происходила в кабинете директора театров, князя С.С. Гагарина, в присутствии актеров В.А. Каратыгина и Брянского.
К неудачам в литературе и на сцене присоединилось еще одно горе, тяжелее всего налегающее на молодое сердце. Он влюбился в какую-то девушку или даму, недоступную для него в его положении. При своей врожденной скрытности и при своем расположении к мрачному отчаянию, он мог дойти до страшного душевного расстройства; но его спасла мысль - ехать за границу. Мы знаем из гимназического его письма, что эта мысль давно уже его занимала; но, видно, неудобства к ее осуществлению преодолевали в нем силу желания видеть чудные места, о которых он начитался в книгах. Теперь все препятствия исчезли перед желанием бежать из края, в котором он не может быть счастлив, в котором живет недоступная для него красота, и проч. и проч., как обыкновенно говорят и думают молодые влюбленные. Всего лучше - послушаем, как он сам описывает мучения своей любви в письме к матери, от 24-го июля 1829 года.