Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 2
Шрифт:
"Москва, 20 ноября. Здоров ли ты, друг? От Шевырева я получил экземпляр "Одиссеи". Ее появление в нынешнее время необыкновенно значительно. Влияние ее на публику еще вдали; весьма может быть, что в пору нынешнего лихорадочного своего состояния большая часть читающей публики не только ее не разнюхает, но даже и не приметит. Но зато это сущая благодать и подарок всем тем, в душах которых не погасал священный огонь и у которых сердце приуныло от смут и тяжелых явлений современных. Ничего нельзя было придумать для них утешительнее. Как на знак Божьей милости к нам, должны мы глядеть на это явление, несущее ободрение и освежение в наши души.
О себе, покуда, могу сказать немного. Соображаю, думаю и обдумываю второй том "Мертвых душ". Читаю преимущественно то, где слышится сильней присутствие русского духа. Прежде чем примусь серьезно за перо, хочу назвучаться русскими звуками и речью. Боюсь нагрешить противу языка.
Между прочим просьба. Пошли в Академию Художества за [44] по художника Зенькова и, призвавши его к себе, вручи ему пятьдесят руб. асс. на вновь устроенную обитель, для которой они работают иконостас. Деньги запиши на мне".
44
Этот предлог за был написан и зачеркнут Гоголем, а вместо него употреблен по, так, как он употребляется в малороссийском языке. Гоголь, во время пребывания своего за границею и потом на родине, так отвык от русского языка, что усомнился, правильно ли будет написать: Пошли за художником, и выразился по-малороссийски, вовсе того не замечая.
– Н. М.
Под какими впечатлениями находился Гоголь во время короткого пребывания своего в Петербурге, в 1848 году, видно, между прочим, из следующего письма его к А.С. Данилевскому.
"Петерб. Сентября 24 (1848).
Письмо твое я получил уже в Петербурге. Оно меня встревожило, во-первых, тем, что бричка не привезена, как видно, извощиком, привезшим меня в Орел; во-вторых, что я точно позабыл второпях дать от себя какой-нибудь удовлетворительный вид Прокофию. Теперь я в страхе и смущении.----------
В Петербурге я успел видеть Прокоповича, вокруг которого роща своей семьи, и А<нненкова>, приехавшего на днях из-за границы. Все, что рассказывает он, как очевидец о парижских происшествиях, просто страх: совершенное разложенье общества. Тем более это безотрадно, что никто не видит никакого исхода и выхода, и отчаянно рвется в драку, затем чтобы быть только убиту. Никто не в силах вынесть страшной тоски этого рокового переходного времени, и почти у всякого ночь и тьма вокруг. А между тем слово молитва до сих пор еще не раздалось ни на чьих устах".
Осенью 1849 года М.А. Максимович, соскучась жить в своей живописной, но пустынной и отдаленной от больших дорог усадьбе над Днепром, переехал в Москву, к старым своим знакомым и друзьям. Пребывание Гоголя в Москве было для него одною из главных побудительных причин к этой поездке. Гоголь вел жизнь уединенную, но любил посидеть и помолчать в кругу хорошо известных ему людей и старых приятелей, а иногда оживлялся юношескою веселостью, и тогда не было предела его затейливым выходкам и смеху. Особенно привлекал его к себе дом Аксаковых, где он слушал и сам певал народные песни. Гоголь до конца жизни сохранил страсть к этим произведениям поэзии и, по возвращении из Иерусалима, более полугода брал уроки сербского языка у О.М. Бодянского, для того, чтоб понимать красоты песен, собранных Вуком Караджичем. Песня русская вообще увлекала его сердце непобедимою силою, как живой голос всего огромного населения его отечества. Это нам хорошо известно из его собственных признаний. "Я до сих пор (говорит он) не могу выносить тех заунывных, раздирающих звуков нашей песни, которая стремится по всем беспредельным русским пространствам. Звуки эти вьются около моего сердца" [45] . Но к малороссийской песне он сохранил чувство, подобное тому, какое остается в нашей душе к прекрасной женщине, которую мы любили в ранней молодости. Много прошло новых чувств и новых привязанностей через нашу душу; не раз перегорела она иным огнем, не раз мы убеждали себя, что -
45
"Выбранные места из переписки с друзьями", стр. 135.
"Погасший пепел уж не вспыхнет..."
Но когда наконец мы успокоимся не на шутку, и все молодые наши страсти сделаются для нас предметом рассудительного созерцания, мы с удивлением замечаем и скоро убеждаемся, что всех могущественнее владеет нашею душою ранее всех охладевшая привязанность. Она уж не волнует нашего сердца страстными внушениями, не поднимает нас к небесам наитиями невыразимого блаженства, не погружает в преисподнюю мрачного уныния и отчаяния, но безотчетно радует, как радуют ребенка ласки матери, и, помолодев сердцем, мы предаемся ей доверчиво и беззаботно, как испытанному другу, и уж ничто не заменит для нас ее сладостных ощущений. Так я объясняю увлечение, с каким Гоголь перед концом своей жизни слушал и певал украинские песни. Приглашая своего земляка и знатока народной поэзии, О.М. Бодянского, на вечера к Аксаковым, которые он посещал чаще всех других вечеров в Москве, он обыкновенно говаривал: "Упьемся песнями нашей Малороссии", и действительно он упивался ими, так что иной куплет повторял раз тридцать сряду, в каком-то поэтическом забытьи, пока наконец надоедал самым страстным любителям малороссийских песен.
Какие же песни особенно любил Гоголь? Со временем предание об этом исчезнет, и мы не будем знать, какие мотивы, какие мелодии трогали струны чуткой души поэта. А может быть, на родине почитатели его таланта, в воспоминание о нем, пожелали бы петь именно те песни, которыми он "упивался". В самом деле, чем лучше почтить память поэта, как не песнями? Назовем эти песни Гоголевыми [46] .
1.
Не буду я женытыся,
Бо що мини з того?
46
В своем исчислении Гоголевых песен я руководствовался указанием трех авторитетов: С.Т. Аксакова, О.М. Бодянского и М.А. Максимовича.
Не стае мни десять грошей
До пив-золотого...
2.
Ой знаты, знаты,
Хто кого любыть:
Блызенько сидае
Та й прыголубыть....
3.
Казала Солоха прыйды,
Щось дам, щось дам...
4.
Зчорнив я, змарнив я,
По полю ходячы,
За тобою, дивчынонько,
Тужачы, тужачы...
5.
Чы ты ж мене, моя маты,
На мисти купыла,
Що всим дала по доленьци,
А мене втопыла?..
6.
Журылася попадя
Своею бидою...
7.
Ой дивчыно серденько, чыя ты?
Ой чы выйдешь на юлыцю гуляты?
8.
Ой посияв мужык
Та й у поли ячминь;
Мужык каже: "Ячминь";
Жинка каже: "Гречка;
Не мов мини ни словечка,
Нехай буде гречка!..".
9.
Ой россердывся мий мылый на мене...
Эта песня переведена им на русский язык в статье "О малороссийских песнях" [47] , как образец "глубины чувств", выражающейся в украинской народной поэзии. Она была известна ему с детства, и он любил припоминать, от кого и как он ей научился.
47
"Арабески", ч. II, стр. 101.
10.
Та орав мужык край дорогы,
А в его волы крутороги...
11.
Ой ты живеш на гироньци,
А я пид горою;
Ой чы тужыш так за мною,
Як я за тобою?..
12.
Ой бида, бида
Чайци небози,
Що вывела диткы
Пры бытии дорози!..
13.
Болыть моя головонька
Од самого чола:
Не бачыла мыленького
Ни тепер, ни вчора...
14.