Записки опера особого отдела
Шрифт:
— Андрей Викторович, — не унимался Чернов, — мы полетим на транспортном вертолете Ка-29, на нем разрешена перевозка пассажиров. А что касается парашютных прыжков, то у меня их десять, еще с армейской службы.
— Что, ностальгия? — усмехнулся Можайский. — Ну ладно, лети, голубь сизокрылый, только попроси Шкилева, чтобы на всякий случай взяли и на тебя парашют. Сам знаешь, какая у нас техника. По прилету заодно отпишешься о готовности запасного аэродрома.
Довольный тем, что завтра он опять окунется в свою стихию, Игорь даже забыл о произошедшем в Особом отделе разговоре. Он очень любил летать, учеба в штурманском училище проходила для него легко. Впереди были мечты о небе, воздушных трассах и дальних командировках. В летных училищах запрещались занятия боксом и
Приятные воспоминания прервал треск телефона внутренней связи.
— Капитан Чернов, слушаю вас, — снял трубку Игорь.
— Ну, что, решил вопрос с начальством по поводу завтрашнего вылета? — услышал он знакомый голос командира полка.
— Да, все нормально, разрешили, но с условием, что вы и на меня возьмете парашют, — с усмешкой передал Игорь рекомендацию своего начальника.
— Не волнуйся, если ни дай бог что — возьмешь мой, — засмеялся Шкилев. — Короче, завтра ты должен быть как штык в девять часов утра на аэродроме, борт N 29, только без опозданий, ждать никто не будет. Давай.
— До завтра, — ответил Чернов и положил трубку.
Не понятно почему, но настроение Игоря стало портиться. По-человечески Шкилев вызывал у него симпатию и уважение. Им часто приходилось общаться по служебным вопросам, и они всегда находили общий язык. Леонид Петрович был интеллигентным человеком, очень выдержанным и тактичным. Он никогда не разговаривал с подчиненными на повышенных тонах и никогда никого не оскорблял, но попадать к нему «на ковер» боялись все. Однажды Игорь слышал реакцию одного провинившегося офицера, вышедшего из кабинета командира: «Лучше бы дал по морде или матом обложил». За все время, проведенное в гарнизоне, Игорь ни разу не слышал о нем плохого слова. Это редкий случай, когда командир устраивал практически всех. Поэтому Шкилев никак не уживался в сознании Чернова в роли предателя. А самое главное, абсолютно не просматривался мотив для предательства. Как командир полка, прослуживший более трех лет на Севере, с учетом полярных надбавок, он получал зарплату, какую не получали генералы на Большой земле. Он был на хорошем счету у командования ВВС флота. Его жена была лишена амбиций, присущих «первой леди». Единственный сын заканчивал обучение в летном училище. Обдумывая все произошедшее за эти дни, Игорь стал склоняться к мысли, что не все так просто, как ему показалось сначала. Но новые идеи в голову не приходили.
На следующее утро, без четверти девять, Чернов вместе с членами экипажа ждал командира возле вертолета. Тот прибыл ровно к девяти, принял доклад командира экипажа и дал команду всем занять рабочие места. Уже в вертолете он обратился к командиру экипажа:
— Толя, у тебя сегодня выходной, поспи в салоне, полечу я, — он сел в командирское кресло, привычно положив правую руку на штурвал, а левую на рычаг шага. Через пару минут засвистел двигатель, и вертолет оторвался от земли. Игорь смотрел в иллюминатор и поражался безграничным просторам белого безмолвия, где на многие километры не было никаких признаков жизни. Кругом белели только сопки, лишенные растительности. Через двадцать минут полета земля резко закончилась, и внизу неожиданно показалась бухта, усеянная стоящими у причалов подлодками. Рядом виднелись четырехэтажные дома.
— Это что за гарнизон? — спросил Чернов у дремлющего рядом командира экипажа.
— Гремиха, — не открывая глаз, ответил тот.
— А как же люди сюда добираются? Я не видел ни одной дороги внизу.
— По морю. Раз в месяц из Мурманска сюда ходит паром, — ответил немногословный летчик.
Когда-то в детстве Игорь хотел быть моряком. Теперь, глядя на морской гарнизон сверху, он порадовался, что любовь к авиации оказалась сильнее.
Впереди был остров Кильдин. До этого Чернову ни разу не приходилось бывать на островах, и это подогревало его интерес. Через несколько минут полета вертолет «по-самолетному», на зависая в воздухе, сел на взлетно-посадочную полосу острова, уложенную металлическими плитами. Шкилев дал возможность выйти всем членам экипажа из вертолета, а затем вылез из кабины сам. В морской авиации были морские традиции. В отличие от обычной авиации, где командир выходил из самолета первым, в морской авиации командир экипажа, как капитан, покидал судно последним.
На аэродроме его уже ждал комендант. Он подбежал к командиру полка и представился:
— Товарищ полковник, начальник комендатуры капитан Горохов, здравия желаю.
— Здравствуй, Григорий Фомич, — поздоровался с ним за руку командир полка. Все члены экипажа последовали его примеру. Чернов с Гороховым уже знакомились, когда последний прилетал в гарнизон на подведение итогов. Пожимая руку коменданту, Игорь почувствовал сильный запах перегара. Видимо, пить Горохов закончил уже сегодня, потому что он усиленно пытался не показывать своего «тяжелого» состояния, однако красные глаза его предательски выдавали.
Обменявшись несколькими общими фразами, Шкилев взял Горохова под локоть и отвел в сторону.
— Григорий Фомич, ты когда слезешь со стакана? — строго спросил он. — Неужели ты не понимаешь, что своим видом и поведением не просто показываешь дурной пример подчиненным, ты разлагаешь личный состав? У тебя комендатура, подразделение, которое в любой момент должно быть в готовности принять на вынужденную посадку вертолет или самолет. Как ты это сделаешь в таком состоянии?
— Так же, как и сегодня, — логично ответил Горохов и добавил: — Мое состояние на готовность аэродрома не влияет. Я в любом состоянии готов выполнить боевую задачу, — с гордостью заявил комендант.
Затем, поменяв тон, обратился к командиру:
— Леонид Павлович, а чем здесь еще заниматься? Телевидения нет, клуба нет, спортзала нет, жена от меня ушла. Я бы, может быть, и окунулся с головой в службу, но нет возможности. Материалов нам для ремонта помещений не выделяют, борта садятся к нам в лучшем случае раз в месяц, вот и пьем с мужиками от безделья. Палыч, я уже седьмой год на острове, может, поможете перебраться на Большую землю? Если б хоть здесь «островные» платили, а так хуже ссылки.
— Да тебя бы уже давно перевели, но ты же виноват сам. Как ни приедет на аэродром комиссия, так ты с бодуна.
— Слово офицера даю, что в гарнизоне брошу пить.
— Ой, не зарекайся… Ладно, буду в кадрах, переговорю о тебе, а теперь показывай свое хозяйство.
Особо показывать было нечего. Весь гарнизон состоял из здания командно-диспетчерского пункта, казармы для солдат, столовой и двух деревянных домов для семей военнослужащих. Следуя в казарму, где по совместительству находился и штаб комендатуры, Игорь обратил внимание, что из домов вышли три женщины с детьми. Они надели, видимо, самые праздничные наряды, потому что для них появление новых людей на аэродроме и было своеобразным праздником, где можно себя показать и на других посмотреть. Сразу за домами была свалка мусора, который разносился ветром. Его здесь были целые горы, потому что вывозить его было некуда и нечем. В общем, зрелище было удручающим. Невольно Игорь перевел взгляд в противоположную сторону, где красовались дикие скалы, усеянные чайками. Пройдя немного дальше, Чернов вышел к проливу, отделяющему остров от Большой земли. Он смотрел на противоположный берег, представляющий собой отвесную монолитную скалу, и думал о людях, населявших этот остров. Фактически они были узниками военной службы. Даже при желании, преодолев пролив на лодке, они не имели возможности подняться на берег, настолько были отвесными скалы. Люди добровольно обрекли себя на заточение и только полтора месяца в году, в отпуске, могли жить по-человечески. Размышления Игоря прервал Леонид Павлович.