Записки пинчраннера
Шрифт:
— Действительно, это женщина с характером.
— Да. Именно в ее характер я и влюбился, а спать с ней стал уже, так сказать, в развитие этого, но добились мы лишь того, что больно ранили друг друга — в этом и состояла наша близость. И причиной была наша первая встреча. Близость с этой женщиной впервые заставила меня испытать страх, что я становлюсь импотентом.
Наши дет и, полностью вычеркнув из своего сознания существование друг друга, но при этом стараясь согласовать даже свои движения, играли, как бы слившись в единое целое. И рисовали на обрывках бумаги картинки, состоявшие из множества точек. Ни отцу Мори, ни мне, хотя рядом сидели наши дети, не было нужды стесняться столь рискованных тем.
Отец Мори во время той второй встречи опасался, что Ооно Сакурао даст себе волю и напьется до бесчувствия.
В ту ночь почему-то не было ни одного из молодых ребят, именовавшихся личной гвардией Ооно, которые составляли ее постоянное окружение. Наверное, сама Ооно послала их проводить испанского поэта. Весть о том, что Ооно, которая напилась в ознаменование окончания длительной работы по организации лекционного турне, висевшего на ней огромной тяжестью, заставила одного писателя мыть ей в туалете ноги, распространилась с быстротой молнии. Под утро, когда встреча окончилась, отец Мори взял такси, чтобы отвезти Ооно. Однако, как только такси тронулось, Ооно стало нехорошо, и ему пришлось заехать в находившийся неподалеку мотель. До этого дня отец Мори встречался с Ооно довольно часто, но им еще ни разу не приходилось ночевать в одном номере. Увидев, что к будущей киносценаристке, которую стошнило в ванной, вернулась бодрость, отец Мори понял, что теперь пора перейти к более решительным действиям. Во всяком случае, именно так, несколько упрощая, утверждал он.
Я по собственному опыту знаю, что сила, побудившая опт Мори сделать все эти красноречивые признания, родилась благодаря моей профессии. Если ты писатель, то тебе часто приходится встречаться с людьми, которые приходят к тебе, чтобы рассказать о пережитом, о мечтах, о жажде событий в своей жизни. Превратив меня в слушателя, они надеются, что я сумею проникнуть в самое существо их жизни, хотя рассказ их — они это сознают — далек от совершенства. Ведь их слушатель — писатель.
В том же роде был и рассказ отца Мори. У него было свойственное учившимся на физическом факультете несколько высокомерное отношение к литературному факультету (наше детство пришлось на годы преклонения перед наукой и техникой: началом послужила трагедия атомной бомбардировки, а завершением — присуждение Нобелевской премии профессору Юкава [11] и в то же время переоценка силы воображения, силы слова.
11
Юкава, Хидеки (род. в 1907 г.) — японским физик.
— Я бы хотел использовать вас как экран волшебною фонаря, источником света которого служит мое подсознание; на экране отражусь я, неведомый сам себе. На вашем экране я соединю в одно целое то, что ощущается мной пока лишь как обрывочные предчувствия и грезы, а я хочу увидеть всю картину целиком. Разве сила воображения писателя, умение использовать возможности слова не помогают мне в этом?
Тут мы заметили, что наши дети, не говоря ни слова, неуверенно задрали вверх головы и па их лицах застыл вопрос. Мы повели их в уборную, и наши дети, став по обеим сторонам унитаза, помочились,* налив при этом на пол.
— Менять ночью простынку и водить сына в уборную всегда было моей обязанностью. И каждый раз меня поражает его восставшая плоть.
— Меня тоже. Но, когда я потом размышляю, в чем тут дело, мне представляется, что это служит двум целям, Первая цель такова: мой сын родился с дыркой в черепе, как мне кажется, чтобы ею для воздействия на человечество мог воспользоваться космический посредник, и ночью, Когда мы, обнаженные, предаемся мыслям о смерти, мой сын употребляет восставшую плоть как антенну. Эта информация накапливается в нервных клетках сына в виде Шифра, напоминающего наследственный код. В один прекрасный день шифр разгадают, и он превратится в информацию. В ночной тьме, объявшей Токио, в телеобъектив посредника из космоса попадет крохотная светлая точка — антенна.
Вот что происходит, пока мы меняем мокрые простынки, выбираем клеенку и стелем новую простынку. Ха-ха!
— А другая цель?
— Другая?.. Как показал случай с Ооно, я постепенно превращаюсь в импотента, и восставшая плоть сына — это как бы компенсация…
В тот день еще один мой посетитель, сам Мори, все время молчавший, перед уходом неожиданно поднял крик. Когда я сказал отцу Мори, беспокоившемуся по поводу обмоченного пола в туалете, ничего, мол, страшного не произошло, Мори, голая попка которого была покрыта гусиной кожей, стал вдруг каким-то механическим голосом выговаривать себе: Нельзя этого делать, так мочиться на пол нельзя!
Моя жена встретила отца Мори неприветливо — у нее не было причин питать к нему симпатию, поскольку мать Мори в тот день, когда приводила своего сына в школу, ей тоже пожаловалась, что Ооно и отец Мори продолжают свою отвратительную связь. Правда, это не вызвало сочувствия к ней ни моей жены, ни остальных матерей. Мать Мори, когда собеседница, оглушенная потоком ее слов, пыталась вставить хоть словечко, грубо перебивала се и снова заводила речь о том, что муж и Ооно строят против нее злые козни, но, когда собеседница, стерпевшая и это, все-таки начинала что-то говорить, мать Мори, опустив голову и дрожа всем телом, отворачивалась и не обращала больше на нее никакого внимания.
— Глаза вылупит, как птица, и уставится на кончик своего носика, а вокруг рта торчат волоски, словно пыль какая-то! — передавала мне жена слова одной из матерей, вдовы, служившей в ночном кабаре.
Кожа на лице у матери Мори была смуглой и казалась закопченной, а вокруг рта густо росли волоски, и капельки слюны, попадавшие на них, когда она разговаривала, напоминала белую пыль. Для матерей наших детей, которым всегда хотелось поговорить о своем тяжелом положении, откровения матери Мори не были чем-то из ряда вон выходящим, поэтому с такой злобой корить ее не было оснований.
Но вот однажды моя жена, присутствовавшая вместе с сыном на практических занятиях, где дети учились делать покупки, вернулась домой на час позже обычного и, возбужденная, горячо заговорила об отце Мори. Даже сын, раскрасневшись, повторил несколько раз, употребив, разумеется, выражения жены:
— Выдающийся человек, ученый, специалист! Выдающийся человек, ученый, специалист!
Паши дети под руководством преподавателя и преподавательницы в сопровождении следовавших за ними метрах в пяти отцов и матерей отправились на практические занятия «как делать покупки». Дети, которые могут по-настоящему платить деньги и делать покупки, должны войти в магазин и купить что-либо, а те, кто на это не способен, пусть попытаются хотя бы войти в магазин без сопровождения родителей. Это был супермаркет с автоматическими дверьми. Ими-то и защемило руку мальчику из самого младшего класса. Не столько от боли, сколько из страха, что оказался в ловушке, он поднял невообразимый крик. Слишком медлительный и неповоротливый учитель и всегда неумеренно суетливая учительница оказались бессильны что-либо сделать. Служащий супермаркета — тоже. Тогда отец Мори, стоявший в стороне от сбившихся в кучку родителей и, казалось, безучастно смотревший куда-то в сторону, начал действовать и освободил ребенка.
Когда работа была закончена, около двери валялись инструменты, деревянные бруски для столярных работ, одеяло; все это отец Мори заставил принести из супермаркета, но было такое впечатление, что, работая, он вытаскивал нужный ему инструмент из своих собственных карманов. Когда автоматические двери были вынуты из пазов, ток отключен и ребенок благополучно высвобожден из зажавших его дверей, вся грудь у него была залита кровью. Однако это была не его кровь, а кровь, лившаяся из раны отца Мори. Он поранился, когда…начав работу, всунул руку между створками, чтобы не поранился ребенок.