Записки питерской алкашни
Шрифт:
– Погодка – она прям как этот дом, серьёзно, Вась, – сказал один и отправил тлеющий окурок по дуге в ближайшую клумбу. – Обострение у них у всех, что-ли?
– Не иначе, Витек, не иначе, – ответил Вася и повторил незамысловатый маневр со своим окурком. – Как ещё объяснить, что народ местный стал беленой накуриваться? Ещё бы чуток – и привет!
– Ну да, реально. Сколько они проспали?
– Двое суток вроде – бы. Хорошо, эта баба всех на уши поставила, как ее? Наташа?
– Да вроде. Но фиг ты с ними, на них один взгляд кинуть – и понимаешь сразу, что пятеро идиотов, но бабка – то что? Помнишь?
Витя помнил. Он не хотел этого помнить, но воображение вновь и вновь рисовало обнажённую бабульку с растрепанными волосами, которую пришлось отлавливать
– Да уж, забудешь такое, – Вася закурил еще одну, – кого она звала?
– Лягушонка. Это ж надо, приходнуло бабку…
Оба в голос заржали. Определённо, фраза "лягушонок, вернись!" обретала крылья и была хитом недели.
– Как они там? – крикнул Вася водителю.
Тот оторвал глаза от телефона и сделал неопределенный жест.
– Ладно, пришли в себя – уже хорошо. Сейчас на детокс, и всё будет норм. Пойдём, Витек. Зуб взял?
Витек взял. Хоть что-то удалось поиметь с этого притона, правда скорее как сувенир, но всё же не с пустыми руками. Они побросали бычки и загрузились в карету скорой помощи. Дождь продолжал лить и вместе с ним летели октябрьские жёлтые листья, устилая дорогу и противно налипая на лобовое стекло.
Страх и ненависть в сортире
На потолке все было как обычно. Тихо гудела вентиляция, всасывая в себя такие привычные запахи, потихоньку росли пылевые сталактиты, стремясь куда-то вниз, где люди вереницами входили и выходили, то и дело хлопая дверью.
"Забавные, однако, существа", – думал паук Леонид, примостившись, по своему обыкновению, в центре свежесплетенной паутины, – "Придут, посидят на Вратах Смерти и уйдут восвояси. Может быть именно поэтому у них все так хорошо устроено, у этих людей, что загробный мир ведает им свои тайны…"
Вратами смерти Лёня стал называть белую блестящую штуковину внизу после того, как в неё безвестно канул его сосед Иннокентий, сорвавшись со своего насеста рядом. С одной стороны, это было даже хорошо, еды теперь было действительно много и голодать уже давно не приходилось. С другой стороны медали красовалось тотальное одиночество, не то, чтобы гнетущее, паукам вообще не свойственна тоска, однако тут следует сказать, что Лёня не был совсем типичным представителем своего вида. То – ли от того, что облюбованный им сортир находился в баре и спиртовые пары то и дело били в его голову, простите, головогрудь, то ли от того, что он просто таким уродился. Как бы то ни было, мысли его порой посещали странные, к примеру, о смысле жизни и тщетности бытия. А ещё он был истинным филантропом и у него были на то самые веские основания – еда обычно прибывала именно вместе с людьми, залетая в дверную щель, а потом вальяжными бомбовозами оседала на стенах и зеркалах. Он эти поставки еды ценил, более того, однажды узнал, что дела с людьми обстоят абсолютно взаимно. А дело было так.
Два человека с прическами, похожими на мохнатые паучьи лапы, зашли в его комнату вдвоём и жадно смолили что-то, выпуская клубы едкого дыма в потолок, при этом странно хихикая и похрюкивая.
– Смотри, какой здоровый, Витек! – ткнул один из них пожелтевшим пальцем куда-то в Леню, как обычно занятого плетением своих тенет.
– М-да, Димон, вот он жопу-то отожрал, я таких ещё не видел. Давай – ка мы его щас… – парень встал на унитаз и сделал попытку дотянуться до ничего не понимающего восьмилапого.
– Эй, ты что задумал?! – дёрнул его за ремень второй и тот спустился обратно, чуть было не грохнувшись на пятую точку.
– Как что? – обиженно повернулся к нему Витек, – ща поймаю и бабам отнесем!
Повисло гнетущее молчание.
– Ты совсем дебил? – с нотками искреннего изумления произнёс Димон через какое-то время. – Ты представляешь, что начнётся? Да они там от страха все столы перевернут, а потом может ещё кто ментуру вызовет, нас с камнем и загребут, зашибись. Докурился, да?
Витек явно старался переварить услышанное, но получалось у него это медленно и со скрипом.
– Ну ладно, как скажешь, – ответил он, пожав плечами, – ты типа у нас умный и все такое…
– Во-во, правильно, – поддержал Димон. – Да и полезные они, как мне кто-то говорил. Мух хавают и все такое.
– Я чет не очень понимаю, что в этом может быть полезного, – запротестовал Витек.
– А то, – продолжил напутствовать его собеседник, что не будь на свете пауков – сидели бы мы сейчас в мухах по самые яйца. Теперь понимаешь?
Витек неуверенно кивнул.
– Ладно, пойдём. Бабы, наверное, про нас и так уже не то подумают-он картинно отсалютовал в потолок, – до свидания, камрад Паук, благодарим за безупречную службу человечеству!
Лёня, как и прежде, сидел на своём месте и обдумывал услышанное. Двуногие вообще нечасто говорили в этой комнате, и уж совсем никогда не говорили с ним, а эти двое… Что они имели в виду?..
И вдруг, все прояснилось. Все в жизни стало понятно, ясно и чётко, как будто в глубине его мутноватого сознания кто-то включил лампу люменов на триста. Его работа – это жрать мух! Его цель – жрать мух. Это – и его судьба, и его служба, ведь не просто так эти двое людей только что так официально его благодарили. Ему вдруг стало невыносимо стыдно за то, что он пару минут назад всерьёз собирался драпануть к спасительному куску отслоившейся штукатурки в тёмном углу потолка, когда один из двуногих попытался его достать. Ясно же, что если благодарят, есть они тебя не будут, вот и вся арифметика!
С этих пор жизнь Леонида обрела новый смысл, а также новый, ещё более выраженный вкус. Заматывая очередную порцию еды в кокон, паук теперь напевал непременное "наша служба и опасна и трудна", не обращая внимания на протестующий бубнеж своей добычи. Раньше он имел обыкновение если не говорить с залетными гостями, то хотя-бы пробовать такое. Неблагодарное занятие, однако, это было. Мухи никогда не понимали его благих намерений поговорить за ужином, и только истошно вереща на недоступных человеческому уху частотах, пытались рвать плоды его ежедневных рутинных трудов. Все-таки сказывалось отсутствие соседа, навеки сгинувшего в унитазе, ну да теперь это и не было бедой. С врагами что говорить? Все равно ничего умного они тебе не скажут.
На дворе была середина лета и жрать теперь приходилось даже через силу, но Лёня справлялся, и после очередной линьки его, как выразился один из людей, "жопу" разнесло до прямо-таки грандиозных размеров. Крестик на ней смотрелся тоже очень ново и органично, свежий и белый. Лёня теперь чём-то напоминал разжиревшего генерала вермахта, со свежезаслуженным железным крестом, красовавшимся, правда, где-то на не слишком подобающем месте.
Люди, как всегда, сновали в его комнату и обратно, не удостаивая его ни похвалой, ни даже взглядом. Поначалу Леню это мало заботило, но со временем обретенный им пыл гас, а стройную теорию о смысле существования пауков понемногу подтачивал тонкий червячок сомнений, конкретно не давая покоя. И вот однажды, нажравшись до такого осоловения, что даже через силу уже не получалось, Леню вдруг осенило. Ведь если гора не идёт к нему, то двигаться надо самостоятельно! Нечто внутри подсказывало, что не всякий человек знает о возложенной на него миссии, и нужно искать людей, схожих с теми, предыдущими. Он терпеливо ждал знака, тщательно вглядываясь в двуногих, и буквально через пару дней он его действительно получил.