Записки по утрам
Шрифт:
Ольгино. Полдень. Иду в Лахту, в торговый центр «Гарден-сити». Иду за продуктами. За спиной болтается любимый рюкзачок, купленный в фирменном магазине великого теннисного турнира по имени Wimbledon.
От нашего дома до «Гарден-сити» метров семьсот-восемьсот.
Ёжусь, потому что морозно, хотя и солнечно. Под минус двадцать. С неслабым северо-восточным ветерком.
Подхожу к торговому центру со
Но особенно меня впечатляет девушка. Стройная, длинноногая, грудастая (блестящая чёрная куртка расстёгнута почти до пупа), стрижка густых пышных волос цвета махагон формой напоминает шлем мотоциклиста. Девушка шагает вдоль шеренги авто, точно по подиуму, и, кажется, совсем не слушает, что ей говорит спутник, небрежно роняющий слова через выпяченную нижнюю губу.
А мне почему-то становится интересным, в какую машину сядет эта парочка? Нет, это не Porsche Cayenne… И не Ranger Rover… И не свежевымытая ярко-синяя Mazda-3…
Парочка равняется со мной. Девушка бросает на меня взгляд, как на ползущего непонятно куда и откуда старого похотливого таракана. Я опускаю глаза и действительно чувствую себя старым похотливым тараканом.
Делаю шагов десять-пятнадцать, не могу удержаться, оглядываюсь. Девушка стоит внаклонку у допотопной «Таврии». Её парень находится внутри машины и пытается открыть дверцу, но неудачно. Наконец это удаётся, и девушка, защищая причёску ладонью, не без труда опускается на пассажирское сиденье. После чего над крышей «Таврии» появляется вытянутая женская рука с торчащим кверху средним пальчиком…
Как я правильно понимаю, этот знак внимания обращен ко мне. Других свидетелей этой сценки попросту нет.
В последний приезд мой брат Андрей рассказал, как однажды они вместе с нашим отцом Фёдором Киприяновичем Шориковым были в гостях у старшего брата Валерия. Сидели за столом, ели традиционные уральские пельмени, разговаривали о том да о сём, а в это время по «ящику» транслировали концерт Аллы Пугачёвой.
Когда Алла Борисовна уже достаточно прокуренным и хрипловатым голосом затянула глуповатую в общем-то песенку «Даром преподаватели…» – отец не выдержал и, тяжко вздохнув, заметил, конечно же, имея в виду не только это произведение, но и большинство песен Примадонны:
– Мы с нашими песнями Берлин брали, а с песнями вашей Пугачёвой – только бардаки брать…
Моя тёща Евдокия Семёновна впервые навестила нас в Ольгине летом 1982-го.
Жили мы с её дочерью так себе. Жена (по профессии учитель) мечтала о материально благополучной жизни (отдельная благоустроенная квартира, одежда из «комиссионок», отпуск «на югах»), а я в этом смысле никак не оправдывал надежд. И не то чтобы не умел зарабатывать деньги, а, по мнению жены, не хотел. Вместо того чтобы кроме основной работы иметь ещё две-три «халтуры», как подавляющая часть настоящих советских мужиков тех времён, я предпочитал серьёзные занятия литературой.
Обычно вставал в четыре утра и садился за письменный стол. Писал в основном рассказы и короткие повести. Раз в две недели посещал Литературную мастерскую при Союзе писателей города Ленинграда. Иными словами, делал всё или почти всё, чтобы рано или поздно занять своё место в советской литературе. Если, конечно, очень-очень повезёт. Хотя бы потому, что начинающему автору в те времена могло и не хватить жизни, чтобы однажды подержать в руках первую книжку. Особенно если героями твоих рассказов и повестей являются всякие там рефлексирующие молодые люди в возрасте Иисуса Христа, живущие, как правило, сами по себе, в отличие от бодрых и оптимистичных представителей рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции, мудрых и справедливых партработников, густо населявших произведения самых успешных авторов той эпохи.
В то утро жена и дочь уже отправились в школу, а я продолжал сидеть за письменным столом, глядя, как за окном лениво ползёт электричка, напоминающая огромную гусеницу. Не пишется. Такое бывает. Нужные слова ведут себя в извилинах мозга, будто солдаты-новобранцы на сборном пункте. Никак не хотят строиться в шеренги предложений и абзацев. Заклинаю себя словами Хемингуэя: «Не волнуйся. Ты писал раньше, напишешь и теперь». Помогает, но не очень.
Тут у меня за спиной, точнее, за чуть приоткрытой дверью в кабинет раздаётся громкое ворчание тёщи:
– Тоже мне Лев Толстой! Пошёл бы, ёб твою мать, лучше в сад да грядку вскопал…
Конец ознакомительного фрагмента.