Зaписки политзaключeнного

Болонкин Александр

Поселили меня в старой заброшенной полусгнившей избушке около быткомбината. Она была разделена на три секции. Две секции принадлежали быткомбинату и в средней из них примерно 2,5 на 2,5 метра поселили меня. В другой несколько большей секции жила уборщица быткомбината Туркова с мужем и ребенком, в третьей секции такой же как у меня жили старик со старухой и злой собакой.

Избушка эта не ремонтировалась с дореволюционных времен, крыша походила на тюремную решетку и во время дождя и таяния снега в комнате потоки воды лились по всему потолку.

Первым делом мне пришлось доставать, покупать рубероид и крыть как крышу так и небольшие сенцы, выгребать завалы грязи и винно -водочные бутылки, которые оставил предыдущий мастер Эрдынеев А.Б., делать ремонт квартиры.

Рядом с моей избушкой в Багдарино находились две избушки армян, организовавших самодеятельную строительную бригаду по ремонту и

постройке домов. Зарабатывали они неплохо,до 500 рублей в месяц, и в свободное от работы время занимались девицами и вином, перепортив немалое число местных школьниц. Участие в их попойках принимал и один из местных, кагебистов. Как потом признался один из армян, он наказал им следить за мной, за моими посетителями и периодически приходил за "информацией". Подобным же образом обязали следить за мной и других моих соседей,в частности, Туркову, которых потом заставили подписывать на меня "нужные" КГБ показания.

Армяне висели у КГБ на "крючке", попавшись на какой-то махинации с золотом. Двое из них Акопян Г.Б. и Оганесян Г.А. впоследствии подписали нужные КГБ показания. Особенно старался Оганесян, с которым я перемолвился несколькими словами пару раз, но разумеется вообще как и с кем бы то ни было в Багдарино никогда не говорил о политике.

Впоследствии руководство их бригады обвинили в каких-то приписках и пересажали. И надо отдать должное, что один, из них Роберт, находившийся на "химии", так и не подписал клевету, несмотря на свое трудное положение и давление КГБ.

Впрочем слежка осуществлялась не только соседями. Приходя на работу, я находил у себя корявые записки рабочих быткомбината, в которых они сообщали, что от них требуют слежки за мной, доносов. Начальник, КБО Голованов Н.В., построивший себе из ворованных материалов за счет КБО огромный дом, когда, я заходил к нему, поспешно закрывал лежащий перед ним лист бумаги. И я знал, что строчится очередной донос.

Казалось, что можно написать о человеке, который вообще не говорит на тему существующей власти. И потом, читая предъявленные мне, как обвинительные документы, показания "свидeтелей", я понял, что у КГБ существует просто образцы, наборы штампованных общих фраз типа "возводил грубую клевету на внутреннюю и внешнюю политику СССР", "распространял клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй", "допускал враждебно-провокационные измышления", "искажал правду", "восхвалял образ жизни за границей", "возводил клевету нa жизнь в СССР" и т.п., за которыми конкретно ничего не скрывалось, да и копаться, что же конкретно, не допускалось.

Еще в концлагерю в Барашево Мордовской АССР, когда я отказался грузить трупы, я удивился, как полуграмотные надзиратели, ничего не знавшие кроме мата, могли написать столь обширный рапорт, где общими словами долго описывалось как якобы они меня долго воспитывали в истинно советском духе, проводили со мной разъяснительную работу, испробовали все гуманные методы, но я, закоренелый преступник и негодяй, не внимал их добрым увещеваниям и, наконец, докатился до того, что отказался трудиться. И вот они бедные вынуждены требовать для меня наказания. Я понял, что у них просто есть образцы рапортов, в которых следует только проставить фамилию и иногда в конце в туманной форме проступок.

Впрочем доносы писали и подписывали не только бывшие уголовники как Эрдынеев А., полуграмотные соседи, армяне, члены КПСС и начальство. Но и местные "журналист" некто Гильбух, промышлявший в Бaунтовском районе левой фотографией. Меня всегда удивляло, что движет этими людьми: наивность, вера в то, что они служат самому передовому в мире строю, или желание иметь какие-то выгоды по службе, льготы и защиту в лице КГБ. Как они вообще после этого могут смотреть в глаза своим жертвам? И почему они главная опора и надежда "самой передовой" в мире власти? И как их много вынырнуло, поднялось и затопило всю страну. И с каждым годом, с каждым поколением становится все больше!

Еще где-то в 1969-1970 годах в издательстве МВТУ им.Баумана у меня была принята к публикации книга "Новые метода оптимизации и иx применение", посвященная разработанному мною математическому методу оптимального управления. В 1972г она была уже отредактирована и отпечатана. А тут мой арест и обвинение по самой крамольной советской статье "антисоветская агитация и пропаганда", отнесенной к особо опасным государственным преступлениям. Казалось при чем тут математическая книга. Но власти хотели стереть из памяти людей даже имена неугодных им лиц. Почти весь тираж книги был уничтожен. На мои научные работы запрещено было ссылаться. Выйдя на ссылку я попросил издательство вернуть мне мою рукопись. Мне выслали только остатки черновиков. Тогда я подал на них в суд, требуя возрата рукописи,

выплаты гонорара либо возмещения убытков от нарушения договора. После долгих препирательств и жалоб, мне, наконец, прислали повестку о явке на судебное разбирательство. Я помчался с повесткой в милицию за разрешением на выезд в соответсвии с законом. Но закон в этой стране, что дышло. Они обещали выяснить и через день мне показали телеграмму от судьи Бауманского района Москвы Сориной, где черным по белому было написано, что вызов на суд прислан для проформы. В соответствии с гражданским процессуальным кодексом я стал требовать разбора дела в моем присуствии. Но суд наплевал и на закон и на кодекс. Судебное заседание, несмотря на телеграмму протеста, провели в мое отсуствие. Мне было отказано по всем пунктам иска на основании того, что моя рукопись якобы не издавалась. Своей книги я не мог найти ни в одной советской библиотеке, ни в книжной палате. Двенадцать лет позднее где-то в 1983г мне все же удалось из архивов КГБ вытребовать экземпляр. В библиотеке им.Ленина в Москве сохранился только микрофильм книги, который числится под шифром Ф-801-83/809-6,.

В ссылку мне писали многие инакомыслящие, родственники осужденных и просто незнакомые люди. Выражали сочувствие, предлагали помощь. Не было дня, чтобы я не получал по 2-5 писем. Приходили письма и из-за границы. Я отвечал на них. По содержанию писем было видно, что доходит только незначительная часть. Из моих писем, особенно за границу доходило еще меньше. Еще в лагере после проверки заявлений о розыске за утраченные письма почта постоянно выплачивала мне по 50 копеек за письмо. Здесь я взял основополагающие почтовые документы "Устав связи СССР", "Почтовые правила", "Правила выплаты компенсации за утраченные международные почтовые отправления" и сделал для себя интересное открытие, что за каждое утраченное заказное международное письмо почта должна выплачивать по 11руб.76коп. Это при стоимости его отправки в то время 16коп. Из моих заграничных писем, как я быстро установил, доходило до адресатов не более 30%. Причем не доходили самые невинные письма - письма, в которых, не было ничего кроме советской открытки.

В "Уставе связи СССР" я вычитал, что если на заявление о розыске не дан ответ для заграничных писем в течении полугода, то клиент вправе подать иск к почте в суд, приложив к исковому заявлению квитанцию и копию заявления о розыске (либо квитанцию о посылке такого заявления).

Поскольку на мои заявления о розыске почта вообще ничего не отвечала, то выждав положенные сроки, я в соответствии о п.п.99,103-105 "Устава связи СССР" обратился с иском в районный суд п.Багдарин.

Судья Виноградов затребовал все почтовые правила и документы и убедился, что я полностью прав. Начальник Багдаринской почты Тудыпов также ничего вразумительного сказать не мог, кроме того, что на их запросы Центральный почтамт не отвечает. Советский международный почтамт в Москве, находившийся тогда на Комсомольской площади, а точнее Центральное бюро рекламаций этого почтамта считало просто ниже своего достоинства отвечать на запросы подчиненного подразделения. Да и, повидимому, впервые в этом государстве рабской психологии нашелся человек, который вздумал предъявить иск к почте за отправленные за границу письма. Ибо и дураку было ясно, кем эти письма "терялись" и одно название этой организации наводило страх и ужас на всех советских людей.

Ни одной расписки о передаче иностранному почтовому ведомству моих писем почта представить не могла. Виноградов потянул, потянул время и вынужден был назначить судебное разбирательство. На суде Тудыпов признал, что почта потеряла мои письма. И Виноградову ничего не оставалось как присудить в мою пользу около 50 рублей за утрату 5-и писем.

Второй иск я уже подал на 150 рублей и, как суд не крутился, он признал его правильность. По третьему иску я уже получил 300 рублей. После чего я решил, что будет справедливо, если я ежемесячно буду получать с государства свою докторскую зарплату 500 рублей. И стал каждый месяц писать под копирку и посылать за границу по 48 заказных писем. Многие письма не содержали ничего, кроме советской открытки, в других, например, в Академию Наук, так называемых социалистических стран, была только фраза "В соответствии с Хельсинскими Соглашениями прошу оказать содействие в выезде из СССР", в третьих, в частности в Посольства западных стран, были поздравительные открытки, например, с таким текстом "Поздравляю женщин Посольства с Днем 8 Марта". Эти писъма я посылал обычно как ценные и оценивал в 30-50 рублей. Но скажите какой нормальный советский человек будет поздравлять женщин американского посольства с днем 8 марта?! Этих хищных злых империалистов (как утверждала советская пропаганда), поджигателей войны! Естественно, КГБ просто выбрасывало их в корзину. Чем я и решил воспользоваться.