Зaписки политзaключeнного
Шрифт:
Отбывать наказание отправили из Улан-Удэ в концлагерь в Иркутскую область на лесоповал. За Иркутском от стации Решеты Сибиской магистрали по железнодорожной ветке, не обозначенной ни нa одной карте, нас везли на Север около 2-х часов и все это время вдоль полотна тянулись концлагеря. Официальный адрес лагеря:
665061, Иркутская обл., Тайшетский район, поселок Новобирюсинск, Учреждение Н-235/12.
В этом концлагере я пробыл около месяца и благодаря сочувствию заведующего лагерным медпунктом, почти, все это время пролежал в больнице. Затем лагерное начальство, а возможно и Управление ИТК Иркутской
Здесь привезли в концлагерь почтовый ящик ОВ-94/2 в п.Южный недалеко от Улан-Удэ. Начальник этого "образцового" концлагеря Леонид Друй, отличался особой жестокостью. Как-то я подсчитал, что за несколько лет своего пребывания в этой должности он выписал заключенным около 150 тысяч человеко-дней пребывания в холодном карцере, не считая сотен тысяч человеко-дней во внутрилагерной тюрьме особого режима (ПКТ).
На любой нелепый рапорт надзирателей или просто холуев -заключенных ("повязочников", "красных") у него было одно наказание - 15 суток карцера. На любую попытку что-то объяснить, сказать в ответ, слышалось рычание: "А, ты ... недоволен! Добавить еще 15 суток!!"
В итоге в концлагере 90% заключенных страдали желудочными заболеваниями, 20% - туберкулезом, около 10% венерическими болезнями. Часто были случаи самоубийства особенно в ШИЗо и ПКТ.
Например, з/к Богданов, не выдержав пыток, повесился в камере карцера.
В концлагере царил произвол "красных", избивавших "мужиков" и тех, кто не хотел вступать в СВП (секция внутреннего порядка), т.е. стать "красным".
Не брезговал Друй и всевозможными махинациями. В частности, используя труд заключенных, изготавливал по заказам номенклатуры за символическую плату великолепные мебельные гарнитуры, ремонтировал автомашины, отпускал "списанные" материалы и таким образом держал в зависимости собственное руководство МВД, прокуратуру и высшее руководство БурАCСР, включая обком. Да и по сути дела все руководство Бурятской республики было связано круговой порукой и представляло собой единую мафию.
В конечном счете (уже после моего освобождения) Друй попался на взятках, но отделался легким испугом и был с почетом отправлен на пенсию. Ныне он проживает в 3-х комнатной квартире в Улан-Удэ, 670000, по ул.Борсоева 29, кв.37 (Тел: 2-93-12).
Но и на пенсии он сохранил свои привычки относится к людям как к скотине. Мне пришлось видеть, как игнорируя огромную очередь в магазине, он подал чек продавцу. На мой вопрос: "Почему без очереди?"-с детской наивностью ответил: "А я ее не заметил!"
Зэки рассказывали, что Друй велел собрать всех кошек в ИТК в мешок, бросил мешок в топку в котельной и наблюдал как они орут и мечутся в огне. Другой случай был при мне. В яме туалета ШИЗо нашли арестанские миски. Он приказал подавать пищу в них.
Впрочем мало отличался от него и его заместитель по режиму Круглов Н.Я., проживающий в Улан-Удэ по (бывшему) проспекту 50 лет Октября 22 кв.19, тел: 9-46-07, а также начальник оперчасти Быков Б.А. (Улан-Удэ, 670033, ул. Краснофлотская 26 кв.15). Большой жестокостью отличался и ДПНК (дежурный помощник начальника колонии) Поляков (п.Южный, ул.Багдата 15, 30083, 248), учившийся после моего освобождения в Улан-Удэнском технологическом институте, где
Удивительно, что все эти люди случайно встречаясь со мной после освобождения на ссылке даже в период перестройки, не чувствовали никакого смущение. У них даже мысли не возникало о преступности своих действий хотя бы по отношению к политзаключенным.
Из всего обслуживающего персонала концлагеря относился ко мне сочувственно только врач Бакланов Николай Артемьевич. По возможности его были весьма ограничены.
Друй, будучи евреем, особенно старался выслужиться перед КГБ. Был взят курс не прямое уничтожение меня. Около 9 месяцев (285 суток) он продержал меня легко одетого в холодном карцере на фунте черного хлебa и воде, а остальное время почти 2-а года во внутрилагерной тюрьме.
Невозможно описать те пытки и издевательства, которые мне пришлось перенести. Меня лeгко одeтого держали в камерах с обледенелыми стенами, помещали в неотапливаемый бокс около покрытой льдом наружной двери и зимой в 40-грaдусный мороз по несколько раз в день открывали эту дверь на два часа для "проветривания" помещения. Помещали в темную сырую камеру с мокрицами, тараканами, вонючей парашей и на 6 кв. метров набивали по 6-8 человек, так что люди должны были сидеть и спать на грязном полу. Уголовников, особенно "красных", поощряли избивать и террорезировать меня. На мои требования одиночного содержания отвечали: "Не положено". А мои жалобы просто выбрасывали.
Все мое пребывание в концлагере Друя вспоминается как сплошной кошмар. Дело не только в постоянном голоде, доводившем до голодных обмороков. Главная пытка была холодом, в ознобе и судорогах истощенного организма. Разрешали одевать только трусы, майку и тонкие арестанские хлопчатобумажные штаны и куртку. И это при обледенелых стенах или выходной распахнутой для "проветривания" коридорной двери и всегда холодных батареях. Температура в камерах могла держаться только за счет тел самих заключенных. А какое тепло мог выделить голодный человек и его испорченный желудок?
Особенно мучительно было ночью. Спать приходилось калачиком, натянув куртку на голову и стараясь дышать под нее, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Просыпаться каждые полтора-два часа от дикого озноба, вскакивать, прыгать и махать руками, чтобы хоть немного согреться и унять трясучку.
Всеми этими пытками КГБ и Друй добивались только одного: раскайся, выступи по телевидению.
Все мои жалобы в прокуратуру и др. органы и лично прокурору по надзору за ИТК Гришину И.А. (г.Улан-Удэ, 670015, ул.Павлова 65 кв.30, тел. 2-11-32) выбрасывались, оставались без ответа.
ТРЕТИЙ АРЕСТ И ФАБРИКАЦИЯ НОВОГО ДЕЛА
За десять дней до конца 2-го срока меня еле державшегося на ногах, больного вызвали из камеры ШИЗо и предъявили новые обвинения. Якобы в концлагере я агитировал уголовников против советской власти. Вопрос, как находясь постоянно в одиночной камере карцера или тюрьмы я мог агитировать, зачем агитировать тех, кто приставлен террорезировать меня и как многократно судимые всю жизнь находящиеся в концлагерях уголовники могли подрывать бедную советскую власть, обходился молчанием.