Записки prostitutki Ket
Шрифт:
– О’кей, – говорю я, – тогда давай я буду все контролировать.
И ложусь на спину. Он слегка обижен, но не возникает. Громоздится сверху, и процесс идет.
– Расслабься, – шепчет он, – ты так напряжена. Расслабься, доверься мне, все будет хорошо, моя хорошая бедная дееевочка…
Его руки скользят, скользят, скользят… ну и куда они скользят?!
Я ловлю палец на подлете. Вот прямо где-то рядом с неоплаченными номерами.
Зассрранец!
– Ну что тебе, жалко? – вдруг говорит он мне зло. – Я только разик,
– Да, жалко, – отвечаю я не менее зло, – на анал мы не договаривались.
– Ой, что ты из себя целку строишь? – взрывается он. – Какая тебе разница, куда?
– Разница есть, – спокойно отвечаю я, – доплатишь – не будет.
– Ладно, нет так нет, – как-то слишком спокойно говорит он, – давай тогда лучше минет.
– Хорошо, милый, – усмехаюсь я, меняю резинку, устраиваюсь поудобней, наклоняюсь…
И понимаю: что рвать – ему совсем не принципиально. Начал с моей попы, а теперь рвет волосы.
Ему явно нужен мой скальп. Целиком.
– Милый, – замечаю я, – ты не мог бы аккуратней? Расслабься, я все сделаю.
– Да-да, хорошо, хорошо… ООО, как хорошо, – он расслабляется, – да, да, давай, моя девочка…
И тут так – ххоп!
Живой шампур, глаза навыкате, мычу.
Нет, я-то могу так глубоко. Но не внезапно же! Я ж не готова. Ну и скальп мне отчаянно жаль.
Он ослабляет хватку, и я отскакиваю, как ошпаренная.
– …..!….!….! – выдаю я ласково, хриплю и хватаю воздух.
– Больно, да? – виновато спрашивает он. – Прости, я нечаянно.
И так пять раз.
– Ой! – каждый раз говорит он участливо.
«Сссука…» – думаю я про себя.
Он одевается долго, сопит, в последние пять минут садится на кровать, смотрит печально и полуспрашивает-полуутверждает:
– Ну, я еще приду?..
И продолжает:
– Ты знаешь, я девочек всегда так понимаю, мне вас всегда так жалко…
Павлины
Я не встречала женщин в возрасте, неважно выглядящих, но при этом считающих себя еще ого-го и вообще кругом королевами.
А мужчин таких встречаю регулярно. Престарелых павлинов с выдерганными жизнью перьями, которые искренне считают себя пределом мечтаний любой вкусной молоденькой самочки.
У меня тут в ванной сорвало кран. Пришлось экстренно вызывать сантехника.
Через пару часов пришел дядечка, обвешанный торбами. Дядечка вид имел непрезентабельный, – впрочем, я еще не встречала сантехников, выглядящих аленделонами.
Обычный такой морщинистый дядечка, годов так пятидесяти, малого росточка, седой, с нависающим над ремнем пузом и волосатыми подмышками. В общем, на такого бесплатно позариться – это надо десять лет на необитаемом острове мужчин даже на горизонте не видеть.
Ковырялся дядечка с моим краном, ковырялся, на меня сально посматривал.
А потом у дядечки зазвонил телефон. Динамик был громкий,
– Что, дочка? – спросила я.
Дяденька на секунду завис, у него на лице отобразилась нехилая борьба между желанием сказать правду и повыпендриваться.
Победило второе. Он, видимо, решился и выдал мне совсем уж неожиданный ответ:
– Нет, не дочь. Это я выбираю себе жену на конкурсной основе, вот они и трезвонят все, стараются. И все молодые!
И гордо посмотрел на меня.
Это была минута рекламы, не иначе. Наверное, после этой фразы я должна была возопить: «Вааау, какой самец», и потащить его сношаться.
Я не смогла стереть с лица выражение сарказма. Но дяденька, похоже, таких мелочей не замечал. При этом вид у него был – зацени, мол, как я, а!
Я заценила.
И спросила едко:
– Молодые? И сколько им лет-то, молодым вашим?
– От восемнадцати до двадцати пяти! – гордо ответил дядька.
Я ничего не могла сделать со своим лицом.
Ну кому ты чешешь, старый пердун! Да посмотрел бы на себя, что ли!
Девочки! От 18 до 25! Да на фиг ты такой потрепанный, непрезентабельный, молоденьким-то сдался? Тебе бы до пенсии без инфаркта дожить!
Мне тридцать, так мне и в страшном сне не приснится, что я бы добровольно и бесплатно, да на это позарилась.
А самое смешное, что он не один такой.
Их таких, павлинов ощипанных, – много встречаю. Они все на одно лицо. У них большие животы, дряблая кожа и заплывшие жирком руки.
Но как они мнят себя мачо, как они крутят перед моим носом своими полуотработанными сморчками, с какой гордостью задают мне вопрос: «Ну, как ОН тебе?»
И я всегда говорю: «Мммм, какой красивый!»
А что я еще могу сказать?
И, по-моему, каждый из них в глубине души лелеет мысль, что а вдруг мне будет настолько хорошо с ним, что я возьму и в конце верну ему деньги!
Скажу: «Милый, ты был великолепен!»
И достают они меня страшно. Скорее морально. Достают разговорами, достают нелепым хвастовством, как «он один, да трех молоденьких имел» или как «а я вот к девочке ходил, так она в конце от меня отползала», достают рассказами про своих мифических молодых любовниц, которые искренне их любят…
И разговоры эти, после траха уже, заканчиваются чаще всего одним и тем же – каждый второй так и норовит в конце гордо ввернуть ту самую любимую фразу мужчин в «возрасте за…»: «Старый конь борозды не портит».
Если б не деньги, я б напомнила им конец этой фразы: «Но и не вспашет хорошо».
Они его все, как один, забывают.
И вот не приходит в голову этим ощипанным павлинам, насколько жалко и смешно они выглядят, когда еще изо всех сил пытаются пыжиться и распускать свои обтрепанные хвосты.