Записки провинциала
Шрифт:
На Лысковской половине ярмарки он держал себя полновластным хозяином. На Макарьевской половине его боялись, как черта.
Окруженный сверкающей свитой, скороходами, мопсами и приживальщиками, он быстро расправлялся с виноватыми:
– либо путем изгнания с ярмарки оплошавшего перед ним купца,
– либо распродажей его товара.
Впрочем, иногда «родственник Христа» снисходил до того, что избивал виноватого сам. Милостиво и собственноручно. Но даже «князь-леопард» не мог помешать расцвету ярмарки.
Здесь
Модный товар, золото, драгоценные меха – всё это привозилось на ярмарку в огромном количестве и привлекало помещиков даже из самых отдаленных губерний.
Вино катилось рекой. Заворачивались такие пиры, что люди, видавшие виды, ахали.
Так, у монастырской стены под неумолкающий колокольный гул шла бешеная торговля.
В 1816 году ярмарку уничтожил пожар.
Загорелось сразу в четырех местах. Администрация не позволила тушить пожар под предлогом, что жители Макарьева должны охранять свои жилища, так как искры и пламя несло ветром в сторону города.
Всё это породило среди макарьевцев мысль, что пожар был не случайный.
Пожар произошел вскоре после пребывания на ярмарке канцлера графа Румянцева, когда Румянцев сильно поссорился с всесильным грузинским князем и, желая ему отомстить, стал хлопотать о переводе ярмарки в другое место.
Это стремление графа встретило сильнейший отпор купечества, не желавшего покидать насиженные места.
Пожар, таким образом, сразу устранял все препятствия и поставил вопрос о переводе ярмарки более остро.
В общем, «она сама сгорела», а нижегородский губернатор, кстати, подбавил пару. Он подал заявление о ненужности ее восстановления, ввиду того что Макарьевский берег ежегодно подмывается.
Купцы протестуют, но вопрос решен с небывалой быстротой.
Канцлер отомстил. Ярмарку решено перенести к Нижнему Новгороду.
Во главе построечного дела был поставлен инженер Бетанкур, полуфранцуз, полуиспанец, один из трех инженеров, которых Наполеон подарил Александру I в 1806 году.
Бетанкур предложил построить ярмарку на стрелке, при слиянии Оки с Волгой. И хотя местность была затопляемая, то есть такая же, как Макарьевская, – постройка была начата.
С Бетанкуром была целая иностранная колония, преимущественно испанцы.
Эта заграничная банда жила не стесняясь и спускала кучи казенных денег.
В промежутках – они строили.
С тем успехом, что вместо предположенных шести миллионов постройка обошлась в одиннадцать миллионов.
Всего было построено шестьдесят корпусов и две тысячи пятьсот лавок.
Как и у Макарья, для каждого рода торговли было свое место.
Были ряды: хрустальный, железный, канатный, жемчужный, галантерейный, серебряный,
Шире пошел торг, увеличивались обороты, и значение ярмарки для страны всё крепло.
Разгул водочный и административный тоже увеличивался.
Целая серия залихватских губернаторов висела над ярмаркой.
Особенно хорош был генерал-губернатор Огарев. В 1863 году он издал приказ, где предписывал задерживать всех женщин без кринолинов.
– Стриженых и в синих очках не допущу!
Неплох был Баранов. Он порол купцов и даже иностранцев.
Напивались до того, что преосвященный Иоаким откалывал русскую пляску как высококвалифицированный танцор.
Так кончалась старая ярмарка.
При советской власти, в 1918 году, была сделана попытка возобновления ярмарки для непосредственного товарообмена Севера с Югом и Востоком.
Но гражданская война на Средней Волге сделала эту попытку неудачной.
Разрушение ярмарки началось еще до революции, в 1917 году, когда на ярмарке были расквартированы воинские части и беженцы.
От временных печей сгорело сорок лавок в прелестных Китайских рядах.
Караула первое время не было.
Началось расхищение. От целых кварталов не осталось камня на камне. Остальное подверглось монументальному разрушению.
В 22-м году началась реставрация ярмарки.
Через триста шагов от вокзала, пройдя орущую бригаду чистильщиков сапог, выходишь к деревянным башенным воротам. Это – вход на ярмарку с Московской улицы, с залов.
Можно было, конечно, промчаться шатким и валким трамваем прямо к расфранченному Главному дому, но какой-то заляпанный известью бородач отговорил:
– Не советую. Отсюда иди. Увидишь, с чего мы ее строить начинали!
За воротами – мертвое место.
Давно уже никто не топчет тротуаров. Они заросли зеленой млеющей в прохладе травой.
Куда хватает глаз, тянутся каменные двухэтажные построенные на один манер корпуса.
Страшенной толщины кот независимо и дико сидит под табличкой «Первая Сибирская улица».
Первая Сибирская улица и многие другие – Мурашкинская, Ивановская, другие Сибирские и куча Пожарских улиц – все на одно, запустевшее лицо.
Разорваны или вовсе пропали крыши.
Со страшной силой высажены окна и лабазные ворота.
Неизвестно какой черт унес внутренние перегородки.
Дома поэтому сквозные. С улицы видны огромные внутренние дворы.
Там цугом скачут рослые молчаливые собаки или мальчишки ногами гоняют кожаный мяч.
Такой была вся ярмарочная территория.
В двадцать втором году началась геркулесовская работа по восстановлению – и при нашей тысячу раз общеизвестной бедности (а мы умеем быть бедными) сделано порядочно.