Записки провинциала
Шрифт:
Причину Стенькиной радости можно было увидеть из окна.
Внизу, в порту, по Приморской улице, поминутно останавливаясь и прячась за выступы домов, перебегали три солдата. Земля задрожала, и впереди солдат выскочил пышущий, полный треска броневик. Красный флаг метнулся и пропал за высоким зданием. С моря, с большого рейда, палили окаменевшие громады броненосцев. Испуганное небо хоронилось под черным дымом. Это была знаменитая атака красных с суши и с моря 11 апреля.
В пустой зале грохотали
– В будку! Долой кайзерликов! Амба австриякам и…
Стенька поспешно обернулся на треск паркета. Прямо на него, к выходной двери, ломая паркет тяжестью своего тела, шел венгерский офицер.
Он шел в несчастную минуту, в то время, когда через края Стенькиного сердца переливалась отвага, когда этот «маленький негодяй» воображал, что именно он из своего высокого окна руководит атакой города.
Но венгерец видел только малыша и торопливо шел к двери. Сверкая всем лицом и любезно, по-детски улыбаясь, Стенька ждал.
Офицер приближался, хрустальная люстра нервно шевелила своими цацками и звенела. Сенька ждал и не сходил с дороги.
Офицер недоуменно и высокомерно покосился, но не свернул.
Давид ждал своего Голиафа. Голиаф самоуверенно стремился к гибели. Как только расшитый рукав венгерской куртки поравнялся со Стенькиным носом, разразилась катастрофа. В ту же минуту Стенька покрылся неувядаемой славой.
Через час куча красноармейцев, появившаяся в широких и высоких дверях зеркальной залы, изумленно созерцала весьма странный пейзаж.
В самом конце залы на полу сидел венгерский офицер. Вместо лица у него было одно негодование и обида.
В пятнадцати шагах от него, держа в руке крошечный, сиявший, как серебряное солнце, браунинг, стоял Стенька.
– Сиди, сиди, – шептал Стенька. – А то стрелять буду!
Между Стенькой и венгерцем расхаживал петух, лишенный главного своего атрибута – разноцветного хвоста. Сердце же петуха было разбито. Он уныло рассматривал себя в зеркалах и горько причитал о своей тяжкой потере.
Из всех трех доволен был только Стенька. Сзади раздалось хихиканье. Стенька посмотрел вперед в зеркала и увидел стоявших в дверях красноармейцев. Он угрожающе махнул браунингом в сторону офицера и кинулся к дверям.
Там, хохоча и плача, он бешено врал о своих подвигах. Его перебили:
– Как же ты такого слона взял?
Стенька горделиво завертелся вокруг себя, как смерч, и ляпнул:
– Ой! Он идет на меня, а я подножку раз, он встал, я вторую, а потом петухом, петухом по морде, по морде. Так он с перепугу даже браунинг потерял. А петух без хвоста. Сильно бил.
В зеркалах четыреста тысяч красноармейцев приседали от смеху и тормошили «маленького негодяя» и маленького героя Стеньку.
Октябрь
Семь лет – приличнейший срок. Можно и образумиться. Октябрь опомнился. Нет, он больше не будет испытывать терпение уважаемой Франции, уважаемой Англии и совершенно уважаемой Америки.
Пора. Полированные джентльмены (фраки заляпаны орденскими звездами, цилиндры блестят, как мокрые крыши) ждали и так слишком долго.
Время, время! За всё будет уплачено до копейки. Октябрю даже стыдно. Джентльмены просчитались. Мало просят.
В сияющих канцеляриях огромнейшими перьями пишется счет. Но Октябрю стыдно за джентльменов.
– Умнейшие головы, а главное забыли!
Разве в походе на советский Архангельск в цепенеющих от жара топках британских боевых судов не были сожжены горы дорогого кардиффского угля? Разве выпущенные по этому городу шестидюймовые снаряды не стоили денег?
Другие бы записали:
– За снаряды, истраченные во время бомбардировки, имевшей целью уничтожение вашего уважаемого города Архангельска, причитается с вас рублей столько-то, копеек столько-то.
Но они, как видно, забыли, и Октябрь напоминает:
– Всё пишите. За всё будет уплачено.
За доставку Деникину миллиона зеленых штанов и курток пехотного образца. За танки, за длинноносую артиллерию, за бомбы, патроны и пулеметы.
Не забудьте деньги, потраченные на Колчака. Юденич у вас кое-что призанял, не забудьте вставить. Врангель опять-таки. Пишите так:
– Рублей – такое-то число, копеек – такое-то число. Не стесняйтесь. Октябрь за всё это заплатит.
Еще – джентльмены держали и кормили в своих тюрьмах порядочно советских граждан.
За то, что потратились, Октябрь уплатит. Октябрю стыдно.
Мало просят. Им следует больше. Им следует стоимость пуль, которыми расстреливали, и стоимость веревки, на которой они вешали. Припишите к счету. Заплачено будет сразу за всё
Гудковская работа
День в день пищат электрические моторы, день в день ротационные машины досыта обжираются руловой бумагой, и каждое утро сотни тысяч свежих до сырости «Гудков» крапчатыми птицами разлетаются по всем железным дорогам.
И день в день, как старый хозяин голубятни, редакция провожает глазами улетающий «Гудок».
Как сделает свою работу? Расшевелит ли профработу? Ударит ли беспощадным громом над заспанной головой администратора-растеряхи?
Вагоны катятся по рельсам, на стрелках тормозят до свиста, и белый тюк валится на станционную платформу.