Записки рецидивиста
Шрифт:
Я выпил полный ковш молока и стал руками обмазывать печь, а промежду делом поинтересовался:
— А пиво у вас тут бывает?
— Да, в столовой. Я сейчас возьму бидончик и схожу куплю, если есть.
Я дал ей сто рублей и сказал:
— Маша, завтра Новый год, возьми шампанского и водки, и мы с тобой отметим по-человечески. А я закончу с плитой, схожу в лес, принесу маленькую елочку. Мы ее нарядим, и будет не хуже, чем у людей.
Маша ушла, а я закончил с печкой, убрал мусор, протер пол. В жизни печами не занимался, а тут самому понравилось, как получилось. Маша пришла, а у меня — чистота и порядок. Она похвалила меня. Ее похвала пошла мне по масти, я сказал:
— Я, Маша, печник старый и глиномес отменный. Скоро начну по хатам ходить, шабашки делать.
Маша улыбнулась, ответила:
— Да я вижу, ты — мужчина натуральный во всех отношениях. Мне тут попадалась разная пьянь и размазни. — Она обняла меня и поцеловала. — Я, Дима, вот тебе рубаху купила и брюки, цвет мне дюже понравился, и сам материал не маркий. Померь.
Я надел рубаху, как на меня шили, а вот брюки оказались длинноваты.
— Ничего, — сказала Маша, — почти пойдет, в валенках незаметно. А потом я их тебе укорочу.
Мы сели, позавтракали, выпили бутылку водки. Маша сказала:
— Пока ты за елкой будешь ходить, я пельменями займусь да грибов нажарю. В общем, буду к Новому году готовить.
И она снова обняла меня, поцеловала. Любила целовать она взасос, засасывала сразу рот и нос. Я не выдержал, тут же на диване мы с ней трахнулись, после чего Маша сказала:
— Наконец-то хоть мужик попался мне настоящий, по душе.
После этого утреннего моциона я пошел в лес, срубил елку, принес домой. Маша пекла и жарила, сказала мне:
— Дима, игрушки в комоде возьми. Я их давно купила.
Я стал наряжать елку в спальне и почувствовал запах дрожжей, спросил:
— Маша, а что в комнате дрожжами пахнет?
— Так у меня наверху на печке брага стоит на подходе, — ответила Маша. Поставила табуретку, залезла на нее и зачерпнула из бочонка кружку браги. — На-кась, попробуй, как она?
Я выпил полную кружку. Действие браги не замедлило сказаться: сначала она ударила мне в ноги, а потом в голову.
— Вот это брага. Вот это класс, — сказал я.
— К вечеру она должна отыграть. Я ее потом вареньем закрашу.
Я нарядил елку. Пришел Юра, спросил:
— Ну как вы тут живете?
— Да вроде нормально, — ответила Мария.
— Ты знаешь, Маша, возле бани пивную достроили. Так вот сегодня торжественное открытие в честь Нового года. Не хотелось бы в стороне остаться от такого важного политического события. Мы сходим с Дим Димычем на открытие? — спросил Юра.
Маша только рукой махнула, сказала с некоторым раздражением в голосе:
— Ладно уж, идите. Было бы что хорошее, а то гадюшник открывают. Да смотрите сильно не напивайтесь.
Я оделся, сказал:
— Я, Маша, недолго. Скоро приду.
Когда мы зашли с Юрой в пивную, народу там было уже полно. Мы протиснулись к угловому столику. Вокруг нас шла попойка, и слышалась украинская речь. Юра пояснил:
— Это хохлы с Карпат и Винницкой области. Работают по договору, заготавливают лес и везут на Украину.
Пили не только пиво, здесь же продавали и вино в разлив. Когда официальная часть открытия питейного храма закончилась, началась художественная часть, точнее, драка. Дрались местные с хохлами. Юрка пытался пару раз кинуться в гущу веселья, но каждый раз я его останавливал. Мы пока как бы находились в засаде и пребывали в рядах зрителей. Местные стали побеждать. Потом два местных мужика открыли дверь и за руки, за ноги стали выбрасывать на улицу в снег тех, кто уже лежал на полу и только мешал дерущимся. Причем выбрасывали и хохлов, и своих без разбора. Из своего угла мы с Юркой наблюдали, какая будет оконцовка.
Но обошлось все как нельзя хорошо. Можно сказать, боевой ничьей. Одним словом, победила дружба. Те, которых выкинули, очухались, снова зашли в пивную и продолжили принятие «озверина». Потом местные и хохлы сдвинули все столы вместе, и попойка стала набирать обороты с новой силой. Я был уже хорошо выпивши, крикнул:
— А ну, хохлы, давай «Червону руту» споем, — и запел.
Они подхватили:
— Червону руту, нэ шукай вечорами, ты у мэнэ едына, тилькы ты, повир…
Хорошо пели и громко. Было ощущение, что у пивной крыша поехала и ходит ходуном. Женщины приходили за пивом, слушали. А на другой день весь поселок знал, как хорошо и весело в «мордобойке». Так окрестили местные жители пивную. Я познакомился кое с кем из хохлов. Тут в «мордобойку» Маша пришла с бидончиком, взяла пива. Я стоял в углу за столиком пьяный, но видел, что мужики смотрели на Машу, как коршуны на курочку. Маша подошла ко мне, сказала:
— Пойдем, Дима, домой. Я все уже приготовила.
Я глянул на Юрку, сказал:
— Ну что, Юрок, покатили? — И мы втроем пошли на выход.
Уже на выходе из пивной кто-то из хохлов крикнул:
— Маша, может, с нами выпьешь?
Я посмотрел на Машу, она сделала вид, что не слышала. Но я тормознулся в дверях, обвел взглядом всех присутствующих в заведении и сказал:
— Вот так, мужики, с сегодняшнего дня она будет пить только со мной. Поняли? Если не хотите «нюхать корни сирени» (быть на кладбище).
Все стояли и молчали. Я повернулся и вышел из пивной. По дороге я предложил Юрке:
— Если хотите Новый год у нас встречать, то приходите. Как ты, Маша, считаешь?
— Пусть, конечно, приходят. Вместе и встретим.
Юрка пообещал прийти. А мы с Машей пришли домой, разделись, я поставил пластинку, и мы стали танцевать. Я обнимал ее и выше талии и ниже, прижимал к себе, а она целовала меня. Потом мы сели за стол: я на табуретку, Маша мне на колени и обняла за шею.
Кто-то постучал в дверь.