Записки рецидивиста
Шрифт:
С Саней Мохиным мы вышли на улицу помочить забор. Я спросил у него:
— Чего это Колька на мировую решился?
— Вчера мы ходили к нему. Тебя-то он не знает, так мы сказали ему, кто ты такой. И предупредили, что он вперед может кони двинуть. Так лучше помириться. Он согласился. И вот ты, Дим Димыч, сам видишь: все получилось на мази, — сказал Саня.
Когда мы вернулись в комнату, там уже разливали и пили «Резоль». Кончив упаковку с этим «эликсиром бодрости», перешли на пиво.
Ваня с Надей напились в умат, я пошел их провожать. Но заходить в хату не стал, знал, что сейчас начнут мебель громить. Мне и Маша говорила, у них это завсегда, как напьются, а потом с получки все покупают заново. Такие уж утонченные натуры. Мысленно я им даже кликухи придумал: Громилыч и Жанна д'Арк с лесоповала.
На другой день на работе ко мне подошел начальник лесопункта, спросил:
— Ты когда-нибудь лес валил?
— Было дело, начальник, — ответил я.
— Так вот, Пономарев, получи пилу, пойдешь пока лежневку строить. А поднатаскаешься, бригаду тебе дадим. Сейчас иди к инженеру по технике безопасности, он тебя проинструктирует. Хохлы уехали, на зиму опять приедут. К зиме тебя и сделаем бригадиром.
— Ну, начальник, раз так решили, будь по-вашему, — ответил я. — А за доверие — спасибо.
Наступило короткое северное лето. По выходным дням мы с Машей ходили или в лес за грибами и любовь делать, или ездили на станцию Пинюг, это большой железнодорожный узел. Здесь большие универмаги, гастрономы, больницы. Здесь же в райотделе милиции я регулярно отмечался.
В этот раз я поехал в Пинюг провожать Юрку Перца на Украину. Он уезжал последним из бригады и сопровождал два вагона леса. До отправления поезда еще было время. Зашли в столовую, «трахнули по малышке» (выпили по чекушке водки) и сидели пили пиво. У меня родилась в голове хорошая мысль:
— А что, Юра, когда ты приедешь домой, то дашь мне телеграмму? Так, мол, и так, умерла бабушка. Срочно приезжай. Давно, Юра, я на Украине не гулял, не пил горилки.
— Какой разговор, Демьян. Тебя-то отпустят в ментовке?
— Постараюсь уговорить участкового.
На этом мы ударили по рукам, еще «раздавили одну малышку». Подошел поезд, и Юра уехал.
Глава 5
БРАТВА ТЕБЯ НЕ ЗАБУДЕТ
Прошло с полмесяца, получаю телеграмму: «Умерла бабушка». Я поехал в Пинюг к участковому, объяснил ему, так, мол, и так, столько лет не видел бабушку, и вот она умерла. А кроме нее у меня больше никого нет. Попросил дать разрешение съездить на похороны. Участковый позвонил в леспромхоз, спросил начальника, как я работаю. После этого без каких-либо возражений в ментовке мне выдали справку-разрешение на выезд.
По такому поводу я пригласил участкового в столовую, где мы с ним хорошо вмазали. А на другой день Маша сажала меня в Пинюге на поезд. Прощальный гудок паровоза, и поезд улетел в сиреневую даль. Я ехал на Украину к кентам и еще не знал, и даже не догадывался, что ждет меня впереди.
В одном купе со мной ехал знакомый мужик Генка, Шалопай кликуха, тоже работал на лесоповале. Но ссылка кончилась, и он ехал домой в Воронежскую область. До Москвы нам предстояло ехать вместе. Мы быстро с ним скентовались. Он хоть и был «безникому» (лицо, не входящее в преступную группировку), но тоже не первый раз «сидя лакал» (отбывал срок). Набрали мы полкупе бухалова и: «шумел камыш, деревья гнулись», «солнце всходит и заходит», «по тундре, вдоль стальной магистрали, где мчится скорый Воркута — Ленинград». С гитарой тоже повезло: мужик один из нашего вагона одолжил за бутылку водки. Вот мы под гитару в два голоса и выдавали номера. Из коридора только реплики доносились: «Вот зеки дают».
В антрактах нашего музыкального калейдоскопа Шалопай и рассказал мне, за что «чалился» по третьей «ходке», за что в ссылку попал.
— Шел я ночью пьяный от бабы из одного села в свое Худяково. А дорога мимо кладбища проходила. Ночь, темно, дождик срывается. Подваливают двое парней, говорят:
— Пошли, мужик, дело есть.
Присмотрелся, морды незнакомые. Своих поселковых я всех знаю. Отвечаю им:
— Ребята, нет у меня никаких делов. Че я пойду с вами?
— Пойдешь, падла, куда денешься, — сказал «семафор» (высокий парень) и приставил «пику» (самодельный нож) к груди.
Сзади в спину кольнуло что-то острое. У меня в кармане тоже была «приблуда» (финский нож), но в такой ситуации что можно сделать? Зарежут, и весь фуй. Пошел я с ними. Возле одной могилы остановились, дают лопату, говорят:
— Копай.
Стал я копать, куда деваться? Могила свежая, лопата легко идет. А парни на лавочку сели возле соседней ограды. Долго я копал, весь взмок и отрезвел полностью. Что они задумали, я уже давно «рюхнулся» (догадался), хотят с жмурика «прикид» снять. Есть такой промысел в преступном мире. Откажись я копать, дадут по чану и подхоронят к покойнику. И никто не узнает, где могилка моя. Когда докопал до крышки гроба, парни дали мне мотыгу с короткой ручкой и бутылку вина, длинный сказал:
— Выпей для бодрости духа, сейчас самое интересное кино будет, а мотыгой ломай доски.
Я так и сделал. Потом дали мне плоскогубцы. Я сначала не врубился. Но второй успокоил меня:
— Зубы дергай. Если мы не получим от тебя одиннадцать «ржавых» (золотых) зубов, считай, и ты покойник.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», — подумал я, и стало так тоскливо на душе. Но вслух сказал:
— Темно, как в жопе, как я их дергать буду? Хоть бы фонариком посветили.
— Может, твоему кенту еще обезболивающий укол сделать, чтобы не так кричал? — засмеялся «семафор».
Я присел в могиле, плоскогубцами стал шарить в пасти жмурика и дергать все зубы подряд, чтобы не ошибиться, и подавать наверх. Тут дождик усилился, раздались раскаты грома, и полыхнули молнии. Я шаркал плоскогубцами по пасти покойника, чую, больше «не стучит», значит, все зубы выдернул. Говорю ребятам:
— Все, парни, больше нет. Помогите вылезти.
Но те и не думали этого делать, развернулись и пошли прочь, крикнув напоследок: