Записки репортера

Свинаренко Игорь Николаевич

– Ну если доктор прописал, то что ж нам остается, – резонно заметил я.

Мы выпили. И закусили.

Мало что может сравниться с этим тонким удовольствием – в субботу с утра в пионерском лагере выпить водки и закусить соленым огурцом и порцией горячей яичницы – на морозце-то. От чего еще можно получить такое чувство свободы? Такую красивую иллюзию?

Скоро выпили по второй. Молодой блондин в эсэсовской черной форме, которую, как известно, шили по лекалам Хьюго Босса, принес нам по порции салата «Оливье». И черного хлеба – под кусками которого была видна роспись на тарелке: портрет Штирлица и надпись «Спецлагерь “Веретьево”». После дама в штатском выдала нам валенки, вязаные носки и варежки – и тельняшки.

После третьей я пошел осматривать территорию.

В центре лагеря стоял здоровенный двухэтажный сруб, а по лесу тут и там раскиданы более скромные избы. Я заглянул в одну

и обнаружил там натопленную печку, стоящую в ногах кровати, и, как ни странно, совмещенный городской санузел.

Прохаживаясь по территории, я обнаружил действующую пивную палатку советских времен. И кучу смешных плакатов той же эпохи. Все это было забавно… Давно уж я писал про необходимость построить «СССР» – парк аттракционов, чтоб там было все как тогда: газировка за три копейки, менты в старой форме, райком, набитый бессовестными мудаками, такси «Волга» с шашечками… Говорят, немцы уже строят парк «ГДР». У нас, насколько мне известно, дело не пошло дальше вывешивания в одном пафосном ресторане старинного меню, слепой копии с машинки, где все было очень коротко и ясно: «вино сух., водка, салат овощной, шницель мясной, рыба жареная, вода, пиво, чай». Ресторатор при этом рассказывает вздыхая – вот, типа, откуда мы вышли. Имея в виду, что теперь ого-го! На самом деле на кой ляд человеку навал разносолов, когда он все равно в итоге съест салат и второе? Как если бы он сготовил дома или сходил бы в гости запросто…

Короче, в «Веретьево» я поехал в довольно для меня неудобном режиме (подъем в шесть утра в субботу и проч. в таком духе) – бросив все. Я должен был увидеть этот объект. Про который много слышал. Когда-то тут был настоящий пионерский лагерь. То и дело на отдых сюда засылался родителями реальный пионер – в советском смысле этого слова – Андрей Гнатюк. Прошли годы. Мальчик вырос, заработал денег, тратил их туда-сюда на разное, мотаясь, в частности, по планете, а после взял да купил тот свой детский пионерлагерь. И привел его в божеский вид, проведя глубокую перестройку. Вот ведь серьезная операция! Это как бы макет машины времени, шутливая попытка восстановить связь времен, сувенир на пленэре, авангардный – или, скорее, арьергардный – ландшафтный дизайн. В любом случае забавная игрушка. Во многих людях живет что-то такое, зреют удивительные желания! Так, один знакомый журналист в перестройку нанял шофера, и тот за отдельную плату называл своего седока барином. Другой мой знакомый, которому обломились деньги, тут же нанял телохранителя, и тот за ним ходит по магазинам, кабакам и в баню. Больше они никуда не ходят… Третий купил деревню вдали от Москвы и играет там в крепостное право – сечет мужиков на конюшне и покрывает всех девок, какие глянутся; все по согласию и по утвержденным тарифам, само собой.

И вот теперь – «Веретьево».

Которое в тот день функционировало не просто в режиме дачи (пьянство на свежем воздухе) – но было местом проведения чтений по проблемам современного искусства. Туда съехались десятки людей – современные художники, арт-дилеры, галеристы и коллекционеры.

Я был назначен первым докладчиком.

Как это ни странно.

В искусствоведы я попал вообще против своей воли. Случайно. Арт-критиком меня назначил Бильжо – на правах маститого художника, признанного светила. Он с умным видом рассказывал мне, что сидение голого Кулика в клетке с собаками не пустая блажь или там глупость, но самый натуральный акт современного искусства. Я, разумеется, спорил – ну как же не спорить? До драки не доходило, дискуссию мы вели корректно, каждому были интересны доводы противной стороны. А такое редко, редко бывает…

Бильжо и предварил мой доклад своим предисловием:

– Когда мне говорили про СИ (таким сокращением здесь и далее будет обозначаться «современное искусство»), что это чушь собачья, я всегда защищал его – я ж всегда им интересовался!

Но однажды я засомневался. В частности, после того как Свинаренко заявил: «Трясти членом и лаять может любой, много ума для этого не надо, и ты не можешь этого не знать как психиатр. Да нешто это искусство?»

Я пытался разубедить Свинаренко, у меня были свои аргументы – но надо признать, что и он говорил убедительно… (Все-таки могу я иногда глаголом жечь сердца людей! – И.С.) Я стал ловить себя на жуткой мысли, что СИ становится все менее интересным, там все больше повторов, это все больше похоже на 60-е… Появились вопросы: чем актуальное отличается от злободневного, что значит – раскрутить художника? И не похоже ли это на «Фабрику звезд»? Если да, то не устроить ли фабрику СИ? Ладно я; но когда я разговаривал с профессиональными искусствоведами – Альберто Сандретти и Наташей Золотовой, мне стало ясно, что

они не все понимают…

Именно поэтому я как модератор дискуссии попросил Игоря Свинаренко приехать и выступить тут с докладом.

Я, натурально, выступил. Отчего же нет. В очень сильном сокращении дам вам тут свою пламенную речь:

– Тот факт, что о СИ вынужден докладывать макеевский шахтер Свинаренко – при том что я не напрашивался! – означает, что у СИ действительно большие проблемы. Раз оно не может без меня разобраться в себе.

Не обращайте внимания на то, что я в ходе своего выступления пью водку и закусываю ее солеными огурчиками, я серьезен. До такой степени, что я даже готовился к докладу… Я пытался для себя сформулировать – что такое СИ и чем оно отличается от «обычного» искусства. Я думал, вспоминал беседы с художниками, перечитывал что-то. Ладно, я вам не авторитет. Но вот недавно мне Андрон Кончаловский говорил про СИ: «Полотно Энди Уорхолла, на которое он просто помочился, все остальное было сделано фотографами, продается за десять миллионов долларов. Все знают, что это только экскременты Энди Уорхолла, но покупают за десять миллионов долларов, потому что знают, что могут продать какому-нибудь кретину. Как сказал Сальвадор Дали, «я богат потому, что мир полон кретинов». Это показывают современные инсталляции, что мир полон кретинов, если они считают это искусством… Почему такой подъем в культуре, например, в Китае? Потому что китайцы прежде всего не работают вне своей культуры». Я довольно много проговорил с Эрнстом Неизвестным. Он то и дело срывался на брань в адрес Лео Кастелли, который продавал баночки с говном по 100 тысяч долларов. Не сговариваясь то же самое говорил и Михаил Шемякин про говно. Продаваемое под видом арта.

Или давайте возьмем художника Максима Кантора – успешный он по вашим меркам?

– Вполне, – согласились в зале.

– В своей толстенной книжке «Учебник рисования» он клеймит, к примеру, Брускина, выведенного под фамилией Гузкин. А еще он там же описал хорька, с которым сожительствовал некий «художник», причем концептуально – на сцене, под комментарии арт-критиков. Вот, типа, новое слово в искусстве. Яркий, красивый образ! Чаще всего СИ – в плохом смысле этих слов – как раз и есть половой акт с хорьком. Ни удовольствия, ни красоты – один эпатаж, ну и на том конце деньги. Деньги! Это холодное циничное зарабатывание денег. Люди зарабатывают как могут, но зачем их называть художниками? Пусть называются бизнесменами. У меня есть вопросы к деятелям СИ. Могут ли они нарисовать похоже или умеют только лепить какашки? Требует ли их занятие затрат энергии? Трудно ли повторить работу? Для меня это важно. Если да – художник, нет – приказчик в арт-бизнесе, не более того.

– Так что, художник должен уметь рисовать, что ли? – возмущенно спросили из зала.

– Вы будете смеяться, но по мне, так должен! Пусть нарисует похоже, а после идет лепить какашки. И жить с собачкой.

Такого дремучего провинциализма в зале не ожидали. Кто смеялся, кто орал, кто тихо кривился. Художник! Рисовать должен уметь! Неслыханно… Может, от него еще чувств потребуют? Или, не к ночи будь сказано, мыслей о Боге или там вечности? Да, собравшиеся давно не слышали таких оскорбительных выпадов в свой адрес… И в адрес дела, которому служат.

Меж тем я мужественно продолжал свой пасквиль:

– Чувство – вот что главное для художника! Вот этот вопрос о чувствах – он принципиальный, он главный.

Зал потрясенно внимал этой крамоле. Люди жалели уже, что пустили такого человека в приличное общество…

– Готов человек за свое искусство жизнь отдать или нет – принципиальный вопрос! Когда «абстракцистов» пидорасами обзывал Хрущев, когда их в дурку закрывали к Бильжо, когда выставки давили бульдозерами – это да, это было серьезно. Я преклонялся перед величием этих людей. Они знали, на что шли, они на все были готовы, чтоб вот так самовыразиться. Когда потом иные стали продавать мазню на Запад, по заказанному меню… типа, что надо: Сталин, менты, коммуналка? – ща слепим, говно вопрос, только бабки подгоняйте… Тут искусство кончилось. Пошел голый бизнес.

Причем один и тот же художник может работать и в СИ, и в просто искусстве, в высоком искусстве. И мера тут – чувство! Вот он, водораздел! Когда тот же Бильжо рисует карикатуры, где жена изменяет Петровичу, это СИ. А когда он гневно обличает политических противников, думая при этом «а вдруг посадят?» и все равно рисуя, – это, братцы, уже высокое искусство… Когда галерейщик Метелицын торгует картинками, где девка-лошадь-цветы, на потребу широкой публике – это бизнес, чего Игорь и не скрывает. А когда он в начале девяностых с моей подачи начал работать с Хамдамовым и заключил с ним договор об эксклюзиве, и работал долго в убыток себе – это уже служение высокому искусству.