Записки рыболова
Шрифт:
Глаза разбегаются, кажется, и здесь прекрасное место, а тут еще лучше. Поглядишь вокруг и не знаешь, где начать. Уж слишком много красивых рыбных уголков. С лодки заметно движение воды. Кейла, несмотря на запруды, имеет разное по скорости течение. Есть на ней и перекаты и мелководье, есть и глубокие ямы. Но все это в несколько странном ритме, вроде замедленной съемки. Наконец решаюсь. Встану здесь. Врезаюсь в осоку. Перед ней водоросли, а за ними чистая вода. Кому из рыбаков не знакомо это легкое приятное волнение перед первым забросом. А если этот заброс в данной реке первый? Перед тем, как приступить к ловле, делаю замер глубины. Намного больше метра. Хорошая глубина. Сыплю свой песок-прикормку. Она идет ко дну небольшими комками, оставляя облако хлебной мути. Напяливаю на крючок капельку теста, на самое цевье. Тесто немного свисает. Давно заметил – так, меньше сходов. Забрасываю. Ждать не приходится. Поплавок несколько раз вздрагивает и антенка притопляется. Подсекаю – плотва грамм на семьдесят. Вот когда оправдывается правильная отгрузка поплавка. Он становится очень чувствительным к поклевке, а при ловле на тесто, которое легко сбить, это особенно важно. Минут двадцать клюет не преставая. Много мелкой, но я ее не отпускаю – нужен живец.
Рыбки в ведерке напряженно дышат. Воздуха им не хватает. Сортирую улов. Крупных, от семидесяти грамм варварски запихиваю в пакет. Мелкоте меняю воду и оставляю ее в ведре. Пора переходить ко «второму». Складываю удилище и принимаюсь за спиннинг. Проверяю поплавок, хорошо ли он скользит по леске. Поводок с леской соединен не узлом, а карабином. Щуку я ловлю на тройничок и маленький двойничок. Двойник закрепляю выше и цепляю им живца за губу. Тройник цепляю за спинку. Когда ловил на один тройник, имел много сходов. Такая снасть гораздо эффективнее. Не меняя места, забрасываю живца. Плотвичка весело гуляет на своем поводке, тянет то в одну сторону, то в другую. Вот поплавок прилег. Это рыбка пытается подняться в верхние слои воды и тут же следует резкая поклевка. Поплавок с хлюпом исчезает, едва дав глазу это заметить. Подкручиваю леску катушкой и, только почуяв вес рыбы, подсекаю. Глаза ищут рукоятку сачка. Вижу – не прав. Сетка сачка не расправлена, это придется делать по ходу. Щучка приличная, немного разворачивает лодку. Пытается выпрыгнуть, возле борта и отчаянно трясет пастью. Но тройник глубоко в жабрах, и шансов у щуки нет. Подхватываю ее сачком – и рыба в лодке. Первая щука на моей Кейле. Сколько же я их достану за двадцать лет, но эта первая. В тот первый удачный рыбацкий день я получил три щуки, и все – больше килограмма. Двадцать лет назад щуки в реке было множество. Не знаю, почему ее теперь меньше. Эстонцы сетей не ставят. Воду не травят, но сегодня мне приходится немало погрести по реке, побросать живца в излюбленные щучьи места, а уж теперь про эти места я все знаю, прежде чем удастся вытянуть две-три щучки. Да и размеры экземпляров стали скромнее. Помню рыбалки, когда щучьи поклевки следовали одна за другой. Стоило бросить живца – и больше трех минут не ждешь. Конечно, бывали и раньше дни, когда щука клевать не желала. Но теперь, даже в «клевные» зори, такого количества поклевок нет. Правда, за эти годы, на нашем отрезке реки произошло одно событие. Ручей, впадавший в нее, иногда мутнел, и распространял слабый, но неприятный запах. Это дрожжевой заводик в пяти километрах от поселка очищал свои отстойники. Вредных веществ в этих сбросах не было, а малек плотвы его жадно поглощал и рос в прямом смысле, как на дрожжах. Да и вся рыба в районе впадения ручья вела себя менее осторожно. Привыкшая к постоянной подкормке, она утрачивала подозрительность. Жители много писали о безобразии, к реке приезжали корреспонденты и нюхали воду. Для того чтобы дрожжи не попадали в радиус поселка, требовалось отвезти отходы в другой ручей, впадавший километра на три ниже плотины. Но тогда дрожжевой запашок пришлось бы вдыхать старым большевикам. Их дачки располагались на пути его следования. Как только Советы развалились, и нагадить старым большевичкам сделалось для новых властей особым удовольствием, отходы моментально потекли к ним. Наш ручей стал прозрачным и светлым, как слеза младенца. Но рыба сделалась дикой и осторожной. Так демократия повлияла на экологию Кейлы. Но количество крупной рыбы сократилось не от смены режима. Причину я обнаружил совсем недавно, вернее недавно сообразил соединить свои наблюдения и сделать вывод. Несколько последних лет мне доводилось часто видеть в нашей реке выдр. Наблюдать, как они резвятся в воде – огромное удовольствие. Но эти милые твари – злейшие конкуренты рыболова. Вылавливая небольших щучек, я иногда замечал следы странных травм у этой наглой хищницы. Сперва я предположил, что это следы нападения гигантской щуки, но, выудив рыбину больше килограмма и заметив и на ней свежие отпечатки острых зубов, догадался, что моя добыча побывала до меня в лапах выдры и сумела вырваться. «Вот кто уничтожает поголовье крупной щуки, плотвы и окуня», – наконец понял я.
Но хоть рыбы стало меньше, за двадцать лет способ ловли у меня почти не изменился, и главной добычей остается плотва и щука. Но иногда происходили неожиданности. Окуня в Кейле много, но, во-первых, он ходит стаями и его надо отыскать. Во-вторых, он тут ловится в определенное время и не слишком подолгу. С главным окунятником я читателя уже знакомил. Этот рыбак, наблюдающий по совместительству за порядком на речке, на своей плоскодонке плывет от мельницы до спиртового заводика. Это восемь верст реки. Ловит он летом мормышкой на зимнюю удочку. Окунь в Кейле странно выходит на берег. Он держится на мелководье, под растениями, и жрет там малька. Однажды, когда снасть моя порвалась от зацепа, я навязал на леску мормышку и, пристроив червяка, стал ловить по-зимнему, опуская мормышку в оконца травы. Первым попался щуренок на двести грамм, и я его отпустил. Минут через десять после щуренка на крючок мормышки села крупная рыба. Я был уверен, что это окунь не менее полкило весу. Рыба вела себя весьма агрессивно и перед тем как уступить, изрядно меня помаяла. К моему удивлению, на крючке оказался линь, и весил этот линь без малого килограмм. Вот уж вовсе не ожидал его тут поймать. Мой сосед, проживший здесь чуть ли не всю жизнь, очень удивился, когда я показал ему свой трофей.
– У нас такой рыбы нет. – Убежденно заявил он. Но подобные случаи в практике ловли на Кейле единичны. Плотва, щука и окунь – основное меню здешней охоты.
Другие местные рыбаки специализируются еще уже. Есть плотвяники, есть щукари, есть и окунятники. За эти годы я со всеми перезнакомился. Это было нетрудно. Рыбаков на Кейле не много. И в большинстве – наши, русские. Среди эстонцев людей, праздно проводящих время, сыскать труднее. Несколько эстонцев в числе рыбаков, конечно, есть, но это из породы чудаков. Правда, в последние годы появился на реке «новый эстонец». Дочка моего соседа, художника по коже, выросла, вышла замуж за молодого лесопромышленника, который оказался азартным рыбаком. Он специализируется по хищнику и очень смешно, когда, сидя в лодке, молодой бизнесмен отдает по мобильному телефону распоряжения сотрудникам своей фирмы. Мелодичный звонок его трубки заставляет меня вздрагивать и оглядываться. Звонок слышен далеко, и я не сразу понимаю, почему на реке телефон. На своем джипе он несколько раз вывозил меня в труднодоступные районы Эстонии, и мы подружились на совместных рыбалках. Вспоминая свои подвиги на реке, что течет возле окон моего домика, должен рассказать о двух запомнившихся мне до боли обидных рыбацких эпизодах.
Если плыть в сторону поселковой мельницы, а не леса, то попадешь в часть реки, которая петляет по самому поселку. Но за заросшими берегами домики эстонцев не видны. В одном таком домике семья разводила уток. Зная меня как заядлого щукиного врага, мне пожаловались, что вблизи утиной фермочки завелась огромная рыба, таскающая чуть ли не взрослых уток. Я не слишком поверил, но рыбалку на живца стал начинать от них. Огромная щука взяла именно тогда, когда я забыл подсачек. А таких случаев в моей рыбацкой практике можно насчитать единицы. Я медленно плыл по течению, подбрасывая живца под берег. В тот момент, когда я потянул снасть для нового заброса, щука схватила. Минут пятнадцать она вращала мою лодку, но я не сдавался. Наконец, рыбье полено выдохлось и, повернувшись брюхом, потянулось к борту. Я хотел положить ее рядом с лодкой и, прихватив руками за «талию», бросить на дно. Когда щука валялась рядом, я с грустью заметил, что весь поводок у нее в пасти, и я тяну ее голой леской. При первой попытке ухватить рыбину она немного пошевелилась, и леска была перекусана. Теперь щука лежала рядом с лодкой, почти такой же, как и лодка, длины, но нас больше ничего не связывало. Я смотрел на щуку, щука на меня. Как только моя ладонь скользнула рыбе под брюхо, щука ударила хвостом и нырнула под воду. Я чуть не плакал. Даже ругаться сил не нашлось.
Рассеянность с сачком стоила мне огромной рыбины. На взгляд, там были все десять килограммов. Немного меньше, но тоже очень крупную рыбу я упустил уже во всеоружии. Подсачек у меня был. В тот день клевало плохо. Я забыл про живца и начал думать о другом. Когда попытался отыскать глазами поплавок, его на воде не оказалось. Подобрав леску, сделав подсечку, я почувствовал, что дело будет! Выводил я щуку долго. Работал грамотно, и рыба вышла из воды без сил. Я взял подсачек и принялся засовывать в него щучью голову. Но сак запутался, я никак от волнения не мог расправить его мотню. Ковыряя рыбу, я снял ее с тройника собственными руками. За время борьбы тройник в пасти растянул отверстия, и цевье легко отцепилось от щучьей щеки. Тут уже я позволил себе выражения, о которых эстонцы лишь догадывались. Такого жуткого мата Кейла, скорее всего, не слыхала ни до, ни после.
Был и еще один трагикомический случай с элементами мистики на щучьей охоте. Я ловил на кружки. Щучий жор был в разгаре, и несколько рыбин я уже достал. Кружки медленно плыли по течению. Живцом служил карасик, которого мне любезно привозил телефонизированный молодой бизнесмен. Карасик-живец – долгоиграющий, за его работу можно не беспокоиться. Впереди перевернулся кружок. Это был не самодельный пенопластовый бочонок, а из магазина. Стандартный заводской кружок. Он перевернулся и стал медленно раскручиваться. Я, не торопясь, дабы дать щуке ухватить карася, приближал лодку. Рука потянулась к кружку, как вдруг этот кружок, словно пробковый поплавочек, нырнул в глубину. Я отплыл и стал ждать, где и когда он вынырнет. С той рыбалки прошло более пяти лет. Кружек не вынырнул до сих пор.
Но одну гигантскую щуку в своей речке я все же добыл. Добыл с трудом, поскольку рыбина забилась в тину. Около часа я подкручивал леску и по сантиметрам поднимал щуку из водорослей. Весила она семь восемьсот, и жители поселка приходили ее разглядывать.
На плотвиной охоте тоже случались приятные сюрпризы. Плотва в Кейле попадается до килограмма. Это уже серьезная рыба. Она сильно сопротивляется, и без сака ее не возьмешь. Крупная плотва клюет обычно весной и поздней осенью, клюет на перекатах. Когда вода в реке поднимается, течение становится быстрее, крупная плотва выходит кормиться. Такую плотву я ловил на ручейника в проводку. Поставишь лодку посередине реки и от кормы пускаешь наживку. Крупная плотва для меня здесь желаннее, чем щука. Плотва в нашей реке очень вкусная. Щука тоже не плохая, тиной до трех килограммов не пахнет, и мясо ее не мочалит. Но все равно плотва куда вкуснее. На тесто очень крупную плотву мне ловить не доводилось. Не более трехсот граммов. Ловить на быстром течении на тесто сложно, слишком слабо наживка держится на крючке.
Вспоминая встречи, связанные с рыбалкой, не могу не вспомнить зверюшек, с которыми сталкивался при самых различных обстоятельствах. О выдрах я уже упоминал, поэтому расскажу о других обитателях местной фауны. Обычно, когда сидишь в лодке тихо, звери тебя не замечают. Берега нашей речки местами сильно поросли осокой. Эта осока растет с мелководья. По правому берегу домики поселка тянуться дальше, по левому уже лес, а по правому еще жилая часть. Я сидел в осоке и ждал щучьей поклевки. Из леса осторожно вышла косуля и, потрогав копытцем воду, совсем как кокетливая барышня, вошла в реку и поплыла в мою сторону. Она направлялась в огород полакомиться овощами. Когда косуля переплыла реку и по шею в воде стала выбираться сквозь осоку на берег, я ее пристыдил:
– Как тебе не стыдно воровать на огородах…
Косуля находилась в трех шагах, но меня не замечала. А после моих слов пришла в страшное волнение. Осока бежать ей не давала. И косуле еще довольно долго пришлось выслушивать мои нравоучения. Не знаю, поняла ли эстонская косуля (здесь их зовут киц) мои русские наставления, но выглядела она жалко.
Так же ранним утром, не заметив меня, пришла утолять жажду к речке матерая лиса. Но, лакая воду, через секунду почувствовала мой взгляд и пулей смылась. Когда мне надоедало рыбачить возле дома, я садился в машину, и ехал на соседние реки. Ближе всего от меня Пирита. Путь к ней идет по проселку. Возвращаясь с рыбалки с включенными фарами, я заловил в свет зайца. Он бежал впереди, никуда не сворачивая. Я поглядел на спидометр – стрелка показывала сорок. Так я проехал минуты три и остановился, выключив свет, дабы зайчишка мог убраться восвояси. Но он так утомился, что, соскочив на обочину, сидел и тяжело дышал. Его белый хвостик от тяжелого дыхания смешно подергивало. Я тоже не отказал себе в удовольствии прочесть ему нотацию о том, что на дорогах надо соблюдать осторожность и не лезть под машины.