Записки рыболова
Шрифт:
Мы расплылись в разные стороны. Юный музыкант погреб вниз по течению и растворился в тумане. Я встал за перекатом. На червяка сразу схватила крупная плотва, за ней красноперка. Обе граммов по двести. Больше поклевок не наблюдалось. Я бросил под берег и поймал окунька, затем еще. Но окуньки шли мелкие, и мне это быстро надоело. Пшеницу, распаренную в термосе, я тоже прихватил. Встав на тихую яму, и бросив подкормку, я закурил и затаился. Подлещик подошел минут через пятнадцать.
Грамм по триста, четыреста. К одиннадцати набралось килограмм шесть, но ничего исключительного. Зато уха знатная. Днем удалось подремать, в четыре снова в лодку. Довольно быстро нашел стаю окуньков. Штук десять грамм по сто пятьдесят. Надоело, насадил живца. Утром приметил место, где била щука. Поклевка мгновенная, но прозевал, утащила живца в осоку и запутала снасть за листья кувшинки. Выругался и забросил снова. Ничего.
Пришлось доловить окуней. Штук двадцать в садке. Юный музыкант тоже приплыл с окунями и с порванной снастью. Крупный окунь ему не дался.
Окуней чистили всей компанией. Пекли их на сетке и выпили бутылку водки. За ужином все заметили странное движение вокруг нашего стола. Иногда что-то проносилось мимо с бешеной скоростью. Шуршание и писк не прекращались. Мы взяли
Наступила последняя ночь рыбалки. Всю неделю мы ловили с переменным успехом. Крупная рыба не шла. Или мы не освоили водоем, или погода ей не нравилась. Утром я проснулся от тихого стука по крыше машины. Шел дождь. Он шел все утро и весь день. В три часа мы испугались, что поляны, а главное колеи, в древесных туннелях, размоет, и мы засядем. Решили выезжать. Жирный чернозем размок, и колеса буксовали. Приятель газанул, и педаль газа отвалилась. Я такого за двадцать лет шоферства не видал. Долго держали совет. Приварить педаль на месте было нечем. Выбраться без нее мы не могли. Ближайшего механика, которого я знал, звали Васей и жил он в последних дворах Уразова, за двадцать пять километров от нас. Ни физик, ни его сын дороги туда не знали. Не слишком и я представлял себе пеший маршрут, но решил идти. Физик предложил составить компанию, но я не видел смысла. Идти надо было сразу, чтобы застать Васю ночью. Утром он мог уехать. Механика я видел год назад, да и вообще видел один раз и представить себе его жизненное расписание не мог. Предстоял будний день. Вполне вероятно – он утром укатит и придется ждать до вечера. Мне выдали зонт. Злые струи дождя гнал резкий порывистый ветер. По полянам до моста я добрался резво. Ветер дул попутный и зонт не столько прикрывал от воды, сколько тянул меня своим парусом вперед. Зрелище я представлял собой еще то. За мостом дорога совершала поворот, теперь ветер бил мне в морду, и зонт тормозил и мешался. Пока я промок не до конца, желание скрыться от дождя зонт в открытом положении удерживало. По пустынному шоссе не нагнала ни одна машина. Надежда на попутку тихо гасла. Шлепая по лужам, я быстро промок. Больше от воды прятаться смысла не было. Зонт я закрыл. Идти стало легче.
Привычка к машине и отсутствие пеших походов и тренировок я осознал километров через пять-шесть. Ноги гудели, хотелось сесть в кресло. Но где его взять? Маршрут я себе представлял весьма приблизительно и, что иду правильно, уверенности не имел. На дороге ни транспорта, ни людей. Кому придет в голову шляться в сумерках по такой погоде? Хмурое темное небо прятало солнце, часов я никогда не ношу и обычно время ощущаю точно, но тогда чувство времени сбилось, и я не знал иду час, два, или десять. Наверное, я протопал больше половины пути, когда пришло второе дыхание. В походке появилась упругость, ритм прибавился. Темнело, и я не понимал, сгущаются тучи или заходит солнце. Вдали показались огни. Я тайно надеялся, что это Уразово, но, подойдя ближе, понял: другая деревня. До моей еще десять километров. В Уразово вошел в полной темноте. Село рассыпалось по склону отдельными хуторками, мелкими группами домиков и хат. Эта неорганизованная система тянулась на многие километры до Старого Оскола и заканчивалась целью моего похода – жильем механика Васи. Везде кромешная тьма и у редких хуторов одинокие фонари. Они не помогали ходьбе, а только слепили, и под ногами я ничего не видел. Лужи я давно не обходил, а пер напролом. Намокнуть больше было невозможно. Дурацкий зонт бессмысленно висел в руке. Мне чудилось, что я весь состою из дождевой воды. Адский голод, мучивший в середине дороги, притупился, и есть я уже не хотел. Вообще никаких чувств и желаний не осталось. Вот и дом супруги моего приятеля, который и вывел меня в прошлом году на Старый Оскол. Я знал, что его жена сейчас здесь. Желание постучать в ворота было огромное. Но я переборол соблазн. Войду, расслаблюсь и не сумею заставить себя доплестись до механика. Утром могу его проспать. Если бы по поселку шла нормальная улица, я бы давно добрался до места. Но такой улицы не имелось. По степи кружило множество песчаных дорог. Я скоро заблудился и несколько лишних километров проплутал. К шуму ветра и дождя прибавился злобный лай уразовских собак. Они передавали меня от одной к другой, и чем дальше я брел, тем больше псов брехало сзади. Последние метры протопал сомнамбулой. Как потом выяснилось, в окошко Василия я поступал далеко за полночь. Из чего следует – мой поход длился восемь часов. В доме Василия крепко спали. Только минут через двадцать зажегся свет, и в дверях появилась его заспанная физиономия. Василий долго не мог меня узнать. И не мудрено. Думаю, что и родная мать меня бы сразу не узнала. С мокрой бороды стекала вода, остатки волос залипли, глаза покраснели и слезились. Если учесть, что Вася видел меня один раз в прошлом году, да еще днем, при машине, то удивляться его рассеянности оснований нет. Механики вообще сильней запоминают машину, а уж по машине могут припомнить и хозяина. Наконец он врубилсяся. Я рассказал о нашем несчастии и, заручившись его обещанием начать день с нас, пошел к хате своих знакомых. Разбудить жену друга Лиду и ее мамашу оказалось непросто. Женщины наработались в саду и спали «без задних ног». Я с остервенением долбил в железные ворота, бил в деревянные ставни, лупил палкой по забору. И уже отчаялся, когда скрипнула дверь и появилась сонная хозяйка. Со страху (в доме только две бабы) долго спрашивала через забор, кто и зачем? Наконец, ворота открылись, и незваный гость был запущен во двор.
Я получил стакан молока, драный, но сухой спортивный костюм и лежанку в летней кухне. Заснул я раньше, чем лег, просунув в шаровары только одну ногу.
К рассвету Вася за мной заехал. В шесть утра мы уже катили на грузовике к Дворянскому. Мои друзья, отсырев за ночь в палатке, собрали ее и перебрались в машину. Весь наш скарб так же был погружен, и тратить время на сборы не пришлось. Умелый физик открутил обломок педали. Вася оглядел поломанную деталь и спросил:
– Водка есть?
Неприкосновенную бутылку в качестве валюты, именно на непредвиденные осложнения, я сохранял свято. Вася взял бутылку, поврежденную деталь и, забравшись в кабину грузовика, укатил. Из-под колес в нашу сторону полетели комья влажного чернозема. Немного времени понадобилось Василию для ремонта. В ближайшем селе за бутылку ему деталь приварили. Но выбраться самостоятельно с места стоянки мы не смогли. Машина буксовала и садилась все глубже. Васе пришлось тянуть нас на веревке до асфальта. По пути к дому мы вынуждены были повторить мой пеший поход. Но теперь уже на колесах. Тогда, в машине я и осознал, что совершил мелкий подвиг. И еще осознал свои возможности – тридцать километров пехом осилю. Это осознание ничего в моей жизни не изменило, но уверенности в себе добавило. А это дорогого стоит….
Два убийцы
Никто меня не переубедит и не переспорит в том, что на свет рождаются не только роковые женщины, но и роковые вещи. У меня дважды произошла такая встреча. Одна с машиной, а другая с лодкой.
Начну с лодки. Я уже не раз упоминал об американском надувном катамаране. Он однажды спас мне на Селигере жизнь, верой и правдой отработал много лет, и мы оба друг друга любили. Заменив его югославской калошей, я не раз жалел о своей «американке». Но и вторая надувная лодка, хоть и уступала по качеству первой, но служила. Это была бездарная, но работящая вещь. Когда я купил дом на эстонской речке, имело смысл завести не надувную, а обыкновенную посудину. Проживая на реке, смешно каждый день надувать лодку.
«Ерш» появился у меня с подачи Васи. Так уж получилось, что автомеханики с таким именем мне не раз попадались по жизни. Вася был другом и автолекарем моего приятеля Гриши, о котором я здесь еще вспомню, и достался от него в наследство. Гриша уехал в Америку. О самом Васе можно писать романы. Это тучный, весьма обстоятельный мужчина с пристрастием к добротным, вечным вещам. Вася обожал «двадцать первую Волгу» и не раз склонял меня к ее покупке. Но я героически антиквариату на колесах сопротивлялся. Если Вася ехал на рыбалку – а то, что Вася рыбак, и послужило нашему сближению – он брал с собой прицеп с «необходимыми вещами». В список этих вещей входили несколько газовых плит и примусов, самодельно сваренная коптильня, складная мебель – стулья, стол, и раскладушки. С десяток всевозможных шашлычниц, котелков и чайников. Две-три палатки времен первой мировой войны и еще масса вещей, предназначение которых было понятно лишь самому Васе. В поездках он своим набором не пользовался, но иметь его под руками, считал необходимым. Делал все Василий тоже чрезвычайно обстоятельно. Если он брал у вас машину для ремонта, и не важно, серьезного или пустячного, сначала ее тщательно мыл. На это уходило часа два. Потом он готовил вокруг машины все нужные инструменты. Это тоже брало время. Гаража Вася имел два. В одном стоял его вечный «лендровер», видимо, попавший в Россию от союзников по ленд-лизу. В другом лежали автодетали про запас. Но основную часть пространства занимали вещи мне совершенно непонятные. Но если что-нибудь требовалось для машины, унитаза, газовой плиты, газонокосилки, трактора, бензопилы – все это Вася мог из гаража добыть. Добирался до нужной детали Вася долго. Чтобы нужную хреновину извлечь, ему приходилось разбирать все остальное. Потом все это надо снова вернуть на место. Вася помнил и знал местонахождения любой детали, вплоть до винтика. Запас гаража постоянно пополнялся, и, в конце концов, сам Вася, даже боком, войти в гараж не мог. Запасливость механика меня поражала. Создавалось впечатление, что Василий собрался жить вечно. Хотя со здоровьем у него было неважно. Вася любил покушать и выпить. Помимо железок, в гараже всегда имелся запас консервов. Брюхо мешало механику работать, но образ жизни он менять не желал.
Теперь, после некоторого знакомства с портретом Васи, можно снова возвращаться к лодке. Вася знал, что я ее ищу. В шесть утра, а Вася вставал рано, меня разбудил его звонок.
– На Войковской, в спорттоварах, есть лодка, что тебе нужна. Я за тобой заеду к десяти. Надо успеть к открытию, а то перехватят.
Я продрал глаза, посмотрел на часы, и заснул снова. Вася приехал минута в минуту. Он был точен.
Лодка называлась «ЕРШ». Сделана ладья была из металла и напоминала бочкообразное корыто. Для непотопляемости к двум скамейкам крепились пустые металлические поплавки.
Лодку я купил, хотя восторга от ее внешности не испытал никакого. Но быть разбуженным в шесть утра, тащиться на Войковскую и не сделать покупку мне казалось обидным. Да и огорчать Васю не хотелось.
Перед поездкой я поставил на крышу машины багажник, взгромоздил туда лодку, привязал ее покрепче и попилил в Эстонию. В машине я себя чувствовал так, словно еду в большой кепке. Козырек лодки нависал над капотом. Тень от машины, которая бежала рядом, до смешного напоминала фуражку. Понятно, что в такой «шляпе» особенно гнать не будешь. Против четырнадцати часов обычного времени пути до места, я ехал уже семнадцать, и только миновал Нарву. От Нарвы, до моего дома еще двести. Время было летнее, и хоть прибалтийские ночи светлы, спать захотелось ужасно. Километров через пятьдесят трасса вырывается к морю. После Москвы морской пейзаж выглядит фантастикой. Решив прикурнуть на свежем морском воздухе, я съехал с трассы и, повернув «шляпу» козырьком к морю, откинул сидение и отключился. Через час был разбужен ревом моторов. Два крытых грузовика, лихо крутанув с асфальта, замерли с двух сторон от меня. Из крытых кузовов стали ловко выпрыгивать автоматчики. Когда мой автомобиль с лодкой был окружен плотным кольцом и взят на прицел, в окно постучали. Офицер требовал документы. Затем был приказ открыть багажник и показать лодочный мотор. Но моторы на нашей эстонской речки запрещены, и салютик я оставил дома. Мои объяснения, что мотор мне не нужен, впечатления не произвели. Только после того, как вся машина была обшарена, я начал догадываться, в чем дело. Берега Советской Социалистической Эстонской Республики охранялись сурово. Охранялись они не только от тех, кто хотел незаконно нарушить границу с внешней стороны, но и от тех, кто решил из Социалистического рая слинять. Эти волновали погранвойска даже больше. Я вспомнил, что две недели назад в Таллинне тихо передавалась друг другу новость о том, что две молодых пары слиняли из яхт-клуба Пириты в нейтральные воды, где их на яхте поджидал родич из Швеции. Видимо пограничные стражи решили, что меня вдохновила удачная операция молодых, и я решил бежать. Но желание бежать в море на моем корыте без мотора даже для подозрительных пограничников показалось странным. Офицер не знал, с чем бы еще привязаться, и потребовал документы на лодку. Обычно квитанции, гарантии магазина и прочую бумажную канитель я выбрасываю. Тут же чудом сохранил и злорадно предъявил офицеру.