Записки школьницы
Шрифт:
Так я попала к Станцель и тут встретила её отца.
Оказывается, он Герой Советского Союза. Я подумала, что он занимает ответственное место (он похож на министра), но… когда узнала, где он работает, я поняла всё. И желание Нины работать в парикмахерской.
Когда мы пришли, Нина засмеялась и сказала:
— Пап, вот Галя не советует работать в парикмахерской… Послушай её! — и умчалась на кухню.
— Ну, этого я и слушать не хочу! — сказал Карл Янович, отец Нины. — Пусть работает! Ничего плохого в том нет!
— Но, — сказала я, — она могла бы получше выбрать работу!
— А это чем плохая? Тебя Галей звать? Ну, так вот, скажу по секрету, нет выше должности парикмахера.
— А бог есть?
— Поверим на пять минут, что есть он, или, допустим был когда-то. Так вот, бог сотворил человека, а парикмахер подправляет каждый день работу бога, редактирует творенье божье, наводит на него глянец. Придёт в парикмахерскую человек первозданный, весь заросший, лохматый, небритый, чёрт знает, на кого похожий, сядет в кресло и говорит: «Нельзя ли исправить топорную работу господа?» — «А — пожалуйста!» Парикмахер ножницами — щёлк-щёлк, бритвой — чик-чик, гребёночкой подправит, одеколоном побрызгает, и встаёт человек с кресла — любо-дорого взглянуть на него. Картинка! Куколка! У бога и квалификации не хватает, чтобы такой глянец навести. И что же получается? Ну? Если по-честному подойти к вопросу? Парикмахер хотя лишь двумя разрядами числится выше господа бога по квалификации, а на деле выходит, что господь и в подмётки ему не годится. Так что, Галочка, напрасно, просто не подумав, советуешь Нине отказаться от работы в парикмахерской. Весёлый это труд! Творческий в некотором роде! А главное, есть ли что выше служения людям? Оно, конечно, услуги парикмахера небольшие, но почти ежедневные. А по моему разумению, — уж лучше помаленьку, да почаще приносить человекам пользу, чем за всю жизнь никому не доставить удовольствия.
— Всё-таки… парикмахер…
— А что парикмахер? Плохой гражданин? Э, напрасно! В случае чего парикмахер не ударит в грязь лицом! Во время Отечественной войны и парикмахеры многие на высоте оказались. Даже кое-кто из них Героями Советского Союза стал!
Мне показалось странным, что отец Нины говорит о парикмахерах так, будто он сам тоже стрижёт и бреет. Я спросила:
— Почему же вы не стали парикмахером?
— Кто не стал? Это я-то? Здравствуйте! Да я, можно сказать, потомственный и почётный брадобрей! И дед мой и отец мой занимались этим делом. А вот теперь и Нина… Да! Так-то вот! И тебе посоветовал бы, да только ведь выбирать надо работу по душе, а ты вроде бракуешь нашу профессию! Тебе не посоветую! И потому не посоветую, что человек должен не только работать, не только любить свою работу, но и гордиться ею! Вот такое, значит, дело-то!
А что, ведь и в самом деле все профессии нужны человеку. И кто-то, конечно, должен и стричь и брить. И сейчас, и при коммунизме. Дядя Вася говорит: нет у нас зазорной работы. Всё, что необходимо и полезно обществу, нужно считать настоящей работой и выполнять её так, чтобы у всех веселилось сердце, потому что настоящий советский человек на любой работе — Человек с большой буквы.
И, как бы подслушав мои мысли, отец Нины сказал, поправляя бант на моей голове:
— Мелких дел у нас нет, но вот мелкие людишки ещё имеются, к сожалению! Но такому гражданину, по моему разумению, не работа нужна, а зарплата. Не живёт такой человек, а существует от получки до получки. И не для того, чтобы чувствовать радость жизни, а чтобы ходить в баню, в кино, «забивать козла», покупать разную дребедень. Вот говорят, надо любить труд! А по-моему, надо более того любить людей, для которых ты трудишься. Ну, и, конечно, нужно очень и очень ценить и уважать труд всех, кто работает для тебя! Мы же не в лесу живём! Тем, Галочка, и держится наша жизнь, что я работаю для всех, а все трудятся для меня.
Я вполне согласна и с дядей Васей и с отцом Нины. Но у меня есть и свои мысли о мелких профессиях. Мне кажется, при коммунизме все люди, которым придётся выполнять самые неприятные работы, должны получать что-нибудь дополнительно. Не обязательно деньги. Их ведь не будет. И не лишние обеды или одежду: такие люди должны пользоваться особым почётом, особым уважением.
Не знаю, правильно я рассуждаю или нет, но, по-моему, чем-то всё-таки нужно будет поблагодарить людей, которые станут выполнять не очень приятные работы.
12 ноября
Пафнутий решил построить для сборки автомашины автомастерскую, и такую, чтобы в ней можно было держать потом машину, как в гараже.
Наш класс посоветовался и предложил свою помощь. Ребята выбрали меня единогласно бригадиром, потому что все знают моего папу и все видели, какие построил он дома. Да я и сама не скрывала, что разбираюсь немного в этом деле. Кроме того, я была уверена, что в крайнем случае папа поможет мне и советами, и руками.
Как бригадир, я пошла к Пафнутию, сказала, что мы построим гараж своими силами.
Но Пафнутий такой хитрый, что трудно представить даже. Он сказал, что идея прекрасная и, что, пожалуй, это будет самый лучший гараж в Ленинграде, если он будет строиться под моим руководством.
— Не знаю только, — покашлял он, — как мне поступить с одним прорабом? Дело в том, что я уже договорился с ним. А впрочем, он вряд ли будет мешать вам. Я, пожалуй, устрою это дело.
И устроил.
Мы таскали кирпичи, а прораб и ещё двое рабочих говорили, куда их складывать, но строили они всё сами.
Правда, нам тоже разрешили положить по двадцать кирпичей. И всё-таки это уже не честно. Я уверена, что мы и сами сумели бы сделать не хуже. В крайнем случае нам помог бы мой папа.
22 ноября
Паршивое настроение! Хочется сунуть голову в форточку и выть, и выть по-собачьи.
Ну можно ли уважать всех взрослых подряд? И только за то, что они взрослые?
Нет, нет и тысячи раз нет! Никогда не соглашусь с этим. Никогда!
Как я буду уважать мать Марго после того дня? А этот день мне уже теперь не вычеркнуть из памяти. Ах, лучше бы уж не было того разговора. А он-то ведь был, был!
Как произошло всё это?
Мы возвращались из школы. По дороге Марго стало так плохо, что мне пришлось зайти с ней в парадный подъезд одного дома, и мы просидели в подъезде почти два часа. А ещё через час я уже была у Софьи Михайловны. Я рассказала ей, что Марго становится всё хуже и хуже, и спросила, неужели нельзя заставить мать лечить больную Марго.
Софья Михайловна сказала:
— У неё незарощение Баталова протока… Очень опасная болезнь сердца. Очень! Без операции Маше не обойтись. Только операция и может спасти её. С такой болезнью люди умирают в юношеском возрасте… Но что же делать, если мать слышать ничего не хочет об этой операции?
Ну, если Софья Михайловна ничего не может сделать, так мы-то что-нибудь непременно сделаем. И у меня тут же, сразу, появился замечательный план.
Я попросила Пыжика пригласить к себе на воскресенье Марго, а сама вместе с Валей и Ниной пошла к её матери.
Когда мы пришли, она засуетилась, забегала, заохала:
— Ах, ах, Маша моя только-только вышла. Да вы садитесь! Вы присаживайтесь. Чай будем пить. Варенье у меня, спаси Христос, какое… Отличное у меня варенье…
Я сказала: