Записки следователя (илл. В.Кулькова)
Шрифт:
— Кто там? — спросил он сердито и невнятно, прежде чем отпереть.
— Телеграмма,- сказал Васильев.
— Какая, к черту, телеграмма! — недовольно пробурчал Горбачев, но дверь все-таки отпер.
Вошли, предъявили ордер.
Увидев милицейскую форму, Горбачев очень испугался. Он заморгал глазами, и у него задрожали руки и губы. Мог он бояться и того, что раскроется убийство, но мог испугаться просто потому, что самогоноварение уж безусловно откроется.
Плита топилась вовсю. Васильев открыл дверцу и заглянул в топку. Вероятно, печку растапливали газетами, но теперь они уже сгорели. Трещали дрова, бурлила закваска, пар шел по змеевику.
Сразу же занесли в протокол четыре бочки и змеевик и то, что в момент обыска Горбачев как раз гнал самогон. Змеевик на плите и бочки сфотографировали. Теперь начиналось самое трудное. Пожилой эксперт привез с собой три альбома, в которых на листках картона были наклеены
Горбачев держал себя странно. Сначала он очень разволновался, как мы уже говорили, потом, когда прошли по квартире, увидели бочки с закваской и самогонный аппарат на плите, он ахал и всплескивал руками, как будто сам их впервые видел и даже не подозревал, что они у него есть. Когда потом занялись хлопотным и неясным для понятых делом — разбирали обрывки газет и пытались их сложить,- он как будто потерял всякий интерес к обыску. Сидел на табуретке, прислонившись спиной к стене, тупо смотрел на происходящее и только иногда вздыхал и говорил совершенно не к месту: «О господи, чудны дела твои!»
Архитектор не понимал, почему угрозыск так интересуется этими обрывками старых газет. Вообще он был очень заинтересован, с любопытством рассмотрел аппарат, покачал головой и похвалил конструкцию, внимательно следил, как складывают газетные обрывки, наконец не удержался, спросил:
— А это для чего?
— А это для того,- сказал Васильев громко, так, чтобы Горбачев слышал,- чтобы найти газету, обрывок которой был в корзине с трупом некоего Козлова.
Говоря, он внимательно смотрел на Горбачева. Тот не обратил на эти слова никакого внимания, даже, кажется, не расслышал. Странно было, конечно, что человек не расслышал того, что его обвиняют в убийстве, но, с другой стороны, можно было это объяснить и тем, что он пьян, и тем, что уж он ошарашен такой неожиданной катастрофой со своим очень выгодным производством.
Архитектор, услышав слова Васильева, даже охнул, так ему стало интересно. Он тоже начал перебирать клочки и складывать их, словно решал трудную головоломку. И, как ни странно, именно ему повезло. Именно он, сложив два клочка, вдруг закричал от волнения.
Все повернулись к нему. Он не мог даже говорить, а только пальцем показывал. Васильев наклонился. Было совершенно отчетливо видно, что обрывки точно подходят друг к другу. Мало того: на том, который был вклеен в альбом, было написано ДМИ, а на том, который лежал на кухне, было написано ТРИЕВ.
Следствие заходит в тупик
К тому времени, когда Васильев вызвал Горбачева на допрос, Горбачев успел протрезветь, собраться с духом и внимательно продумать свои показания. Отрицать самогоноварение было совершенно бессмысленно. В этом он признался не споря, но когда зашла речь об убийстве, то он долго не мог понять, в чем дело, потом заинтересовался, кто такой Козлов, и сказал, что в первый раз слышит о нем и ни к какому убийству никакого отношения не имеет.
Чаще всего первый допрос — это только взаимное прощупывание следователя и подследственного. Васильев смотрел на Горбачева, задавал случайные вопросы, имевшие часто только косвенное отношение к делу, и думал.
Кое-какие козыри у него, у Васильева, есть. Во-первых, газеты. Улика сильная, но все-таки косвенная. Ведь мог же Горбачев оторвать часть газет, на которых были фамилии «Чиков» и начало фамилии «Дмитриев», для того, например, чтобы завернуть бутылки с самогоном, когда он их нес на продажу. Могли, стало быть, эти газеты вместе с самогоном попасть к какому-нибудь другому пьянице, собутыльнику Козлова, который, узнав, что у Козлова есть деньги, убил его и запаковал в корзину.
Был у Васильева и еще один козырь, о котором Горбачев, как Васильев думал, не догадывался. Дело в том, что сотрудник научно-технического отдела во время обыска соскреб ножичком грязь между досками пола на кухне. Лабораторный анализ точно установил, что в грязи этой есть следы крови. В наше время анализ установил бы и то, кровь это человека или животного и даже совпадает ли она по группе с кровью Козлова. Но в те годы такого точного анализа делать еще не умели. Ясно, что кровь, но может быть курицы или поросенка. Грязь из щели эксперт брал на глазах у Горбачева, но Васильев не знал, обратил ли Горбачев на это внимание и понял ли, для чего это делают. Пока Васильев молчал об этом. Это могло пригодиться позже.
Горбачев сидел на допросах спокойно, подобострастно наклонялся, как будто старался лучше расслышать и понять, о чем его спрашивает Васильев, и отвечал тихим голосом, глядя на следователя заискивающими, кроткими глазами. Тюремное заключение пошло Горбачеву на пользу. Лицо, прежде опухшее от постоянного пьянства, пришло в нормальное состояние, и выглядел теперь Горбачев даже вполне благообразно. У Горбачева был один козырь, который Васильеву было трудно опровергнуть. Не было действительно никаких данных, где и когда могли познакомиться Горбачев и Козлов. Козлов петроградец, проработавший три года на севере. Горбачев житель Луги. В Петроград наезжал случайно и редко, а живет здесь, у Дмитриева, всего только полтора месяца. Привез с собой змеевик, бочки купил на базаре, якобы чтобы солить капусту и огурцы. Приехал со специальной целью гнать самогон, продавать и собрать денег на корову. Лужская милиция действительно сообщала, что хотя Горбачев и пьяница, но в преступлениях замешан не был, что коровы у него действительно нет и что старуха мать его говорила, что сын, мол, поехал зарабатывать на корову в Петроград.
Могло быть, конечно, знакомство случайное. Оба любили выпить, встретились где-нибудь в чайной, распили бутылочку и подружились. Но дело в том, что жена Козлова говорила, что муж в последние месяцы поддался наконец ее уговорам. Что пить он не бросил, потому что считал, что пить ему для здоровья полезно, но месяца три назад дал ей слово пить только дома, при ней, и этого слова ни разу не нарушил.
Получалась какая-то ерунда. С одной стороны, слишком многое говорило против Горбачева. С другой стороны, слишком мало было улик, чтобы передавать дело в суд. Кто-кто, а люди, работающие по борьбе с уголовной преступностью, знают хорошо, как часто случайно совпадают косвенные улики и как долго приходится разбираться в этих поразительных совпадениях, чтобы не осудить совершенно невинного человека.
Васильев как-то организовал якобы случайную встречу вдовы Козлова с Горбачевым. Когда Горбачева вели с допроса, Васильев, перед тем как отпустить его, незаметно нажал звонок, и вдова Козлова прошла по коридору, лицом к лицу встретившись с Горбачевым. Нет, Горбачева она не знала. И фамилии такой никогда не слышала, и лицо было ей совершенно незнакомое. Проверил Васильев время. Деньги Козлов получил в начале четвертого. Это подтверждал и кассир, и главный бухгалтер, который подписывал кассовый ордер. Корзина была сдана в камеру хранения в этот же день в половине седьмого вечера. Правда, возвращаясь из учреждения домой, Козлов должен был проехать на трамвае или на извозчике или пройти пешком неподалеку от дома, где жил Горбачев. Неподалеку, но все-таки не мимо дома. Квартала за два от дома Горбачева проходила большая улица, по которой шли трамваи и по которой пролегал самый короткий путь Козлова к дому. Васильев с часами в руке проехал на трамвае от учреждения, где Козлов получал деньги, до места, ближайшего к дому Горбачева. Получилось двадцать пять минут. На извозчике вышло тридцать минут. Пешком он прошагал всю эту дорогу за сорок две минуты. Значит, в четыре, в начале пятого Козлов мог оказаться поблизости от дома Горбачева. Представить себе, что в это время, когда кончается рабочий день в учреждениях и на предприятиях, когда петроградские улицы полны народом, Горбачев напал на проходящего мимо незнакомого человека, убил его, притащил труп к себе в квартиру, уложил в корзину, нашел ломового извозчика, а для этого нужно дойти до ближайшего рынка, потому что ломовики обычно стоят›возле рынков, было просто невозможно. Да еще нужно привести извозчика к себе, вдвоем с ним снести вниз корзину, погрузить на дроги, отвезти на вокзал и сдать на хранение. Васильев попробовал все это проделать. На улице, проходившей неподалеку от дома Горбачева, он именно в эти часы постоял несколько минут и понял, что, конечно, на глазах у толпы, при ярком дневном свете никакое убийство немыслимо. Да и, кроме того, как это днем пронести труп по шумной улице, по лестнице, по которой в это время идут возвращающиеся с работы жильцы! Чепуха! Опросили жильцов, и, конечно, никто из них ничего подозрительного не заметил. Васильев пошел к ближайшему рынку, нанял ломового извозчика, проехал до дома Горбачева, заставил его простоять пятнадцать минут (примерно столько нужно было времени, чтобы Горбачеву вдвоем с извозчиком подняться на четвертый этаж, отпереть квартиру, взять тяжелую корзину, снести ее вниз и погрузить на дроги) и потом проехал на ломовике до вокзала. Получилось полтора часа. Значит, всего полчаса было у Горбачева, чтобы встретить незнакомого человека, убить его, уложить в корзину и хоть немного убрать квартиру. Все-таки извозчик должен же был в квартиру войти. Опять тупик. Оставалась только одна возможность: за полчаса познакомиться с совершенно незнакомым, трезвым человеком, трезвым хотя бы потому, что у Козлова просто не было времени выпить. Если бы он хоть немного задержался, у Горбачева времени совсем не осталось бы. Значит, познакомиться с незнакомым трезвым человеком, зазвать его в гости и убить. Да за эти же полчаса еще надо было выяснить, что у этого незнакомца есть столько денег, что из-за них стоит рисковать.