Записки средневековой домохозяйки
Шрифт:
Приказ — есть приказ. И Себастьян нехотя, выдавливая из себя слово за словом, вынужден был поведать, в какую передрягу он и Аннель угодили.
— Дела, — покачал головой король, когда маркиз закончил свой невеселый рассказ. — Замужем за другим… Церковью венчаны… Плохо, — и поразмышляв, выдал окончательный вердикт. — Тут и я тебе помочь не могу, разве только приказать не допускать нелюбимого супруга до маркизы. Хотя… — его величество на миг задумался, а после уточнил: — Вижу, что тебе невыносима даже мысль, чтоб с ней рядом другой
Себастьян лишь покрепче стиснул зубы, но вынужден был признать, что это правда.
— Ну что ж! — король пристукнул ладонями по подлокотнику кресла, в которое уселся, когда Себастьян начал свое повествование. — Выход есть, но не самый лучший. Раз вы обречены не быть вмести людскими законами и даже божьими, то придется тебе ее отпустить, но… — тут его величество заострил его внимание. — Но не раньше чем через год, полтора. Нам столько всего нужно узнать…
Однако Себастьян, похоже, его уже не слышал.
— Как отпустить? — не совсем понимая, о чем ведет речь сюзерен, переспросил он.
— А так! — с притвердом повторил король. — Это мало где сказано, но когда единые душами не могут быть вместе, то призвавший может отпустить свою половинку.
Себастьян застыл, не веря своим ушам, а его величество продолжал рассказывать тайное.
— Ты уже счастлив не будешь, зато тот, кого отпускают, еще может обрести семью, а главное детей.
— И что для этого надо? — неожиданно хрипло спросил маркиз.
Руки его задрожали, а сердце, казалось, стучало как сумасшедшее где-то в горле.
— Просто привести половинку в парк всей душой пожелать ей счастья и сказать 'Я тебя отпускаю'.
— И все?
— И все, — развел руками король. — А ты что хотел ритуалов и грома с молниями??? Поговаривают что даже семь друзей необязательно… У каждого своя половинка с этом мире ходит, и только у редких в том… Ну не буду же я из-за этого толпы людей по ночам в полнолуние через парк прогонять?! Да и ни к чему оно это все… Знание оно же разное бывает, а ну как поведает…
Когда Себастьян покидал королевский кабинет, его душу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он успокоился, имея уверение короля, что кузена к Аннель не допустят, с другой стороны… Его величество взял с него обещание, что маркиз в течение года и словом не обмолвится девушке, что та может вернуться домой. В том были интересы короны. А Себастьян взял на себя, наверное, самую тяжелую ношу, которая у него была когда-либо — хранить молчание, видя, как любимый человек несчастен и постоянно мечтает вернуться обратно.
Утром я позволила некоторое время понежиться в постели. Зимнее солнце неспешно поднималось из-за горизонта, осторожно заливая заснеженные аллеи дворцового парка жемчужно-серым. Небо, отражая в себе перламутр просторов, так же не спешило становиться пронзительно голубым и до головокружения высоким, каким оно обычно бывает в зимний день, когда морозец игриво пощипывает щечки придворных кокеток и серебрит усы инеем от дыхания бравых кавалеров.
Лишь сладко потянувшись и с большущим удовольствием на миг, нырнув с головой
Поздно позавтракав, я устроилась перед камином с книгой дожидаться, когда принесут наряд, в котором я должна буду предстать перед королем.
Часам к двум двери распахнулись, и в гостиную с шумом ворвался мистер Патерэн, а следом за ним несколько дам, две из которых мне уже были знакомы, и четверо лакеев со свертками и огромными коробками в руках.
— Это сюда! — принялся командовать мистер Патерэн. — Да, да душечка! Вот сюда к окну! Мне нужен свет солнца, искрящийся на снегу! — и уже через секунду кричал: — Нет! Нет! Не туда! Я же объяснял! Это ни в коем случае нельзя складывать таким образом! Да! Да! Только по отдельности, но ни в коем случае не одно на другое! Вы же все помнете!
Я вновь потерялась в этой суете, и пришла в себя лишь, когда одна из дам, усадила меня на стул к окну и принялась сооружать на голове прическу невероятной сложности. Лишь спустя час, что показался мне вечностью, меня освободили, чтобы передать в руки гению портняжного искусства.
А он сотворил платье в нехарактерном для этого времени года сочетании золотисто-рыжего цвета осенней листвы и зелени бутылочного стекла. Тонкий шелк и плотная тафта, газ и густое золотистое шитье по нему, и полное отсутствие кружева. Все это красиво, невесомо и одновременно осязаемо… Однако я была абсолютно неуверенна, что это могло бы мне пойти. Решив не разочаровывать мистера Патерэна, я поохала, поахала, в душе, уже махнув рукой на предстоящую примерку — все равно буду похожа на мышь, завернутую в яркую оберточную бумагу.
Меня шустренько утянули в корсет так, что я даже дышать начала через раз, напялили кучу юбок, а потом так же, оперативно не зацепив прически, упаковали в принесенное платье. И я наконец-то посмотрелась в зеркало.
Ну… В принципе нечего, не мышь конечно… Но… Моль в пачке… Вот точное сравнение. Сложная прическа на голове, закрытые золотым шитьем плечи смотрящиеся несоразмерно большими, узкая талия, пышная юбка… Возможно здесь так принято, и считается красивым…
Я уже собиралась смолчать и даже вымученно улыбнулась, когда мистер Петерэн издал негодующий вопль, похожий больше на боевой кличь мартовского кота, когда те гоняют соперников по крыше. Чем собственно лишь подтвердил сомнения.
— О боже! Нет! Что вы наделали! Что я вас спрашиваю! Да обрушатся небеса на ваши глупые головы! Вы же видите что это не тот типаж! Видите?! — и, схватив стул, стоящий у стены с грозным видом потащил в мою сторону.
Установив стул рядом, он взгромоздился на него и, с трудом балансируя на довольно высоких каблуках, запустил обе руки мне в прическу, пребольно дергая за волосы. Гребни и заколки полетели во все стороны, часовой труд парикмахерши был уничтожен в мгновение ока.
Оставив меня растрепанной, он с важным видом слез со стула и отошел на десяток шагов, чтобы внимательно рассмотреть получившееся.