Записки старого козла

Буковски Чарльз

– детка, – еле выдавил я, вцепившись в дверную ручку и пытаясь улыбаться.

двигаться я уже не мог. я просто остолбенел, а она уже снова замахивалась.

– послушай-ка… удар.

– ой, детка…

ноги подкосились, и я начал оседать, теперь ей открылась моя макушка, и она стала молотить по ней все быстрее и быстрее, словно старалась расколоть череп, это был третий нокаут в моей весьма пестрой карьере, правда, от женщины – первый.

когда сознание вернулось ко мне, то дверь была закрыта, а я валялся на полу в полном одиночестве, вокруг меня разлилась лужа крови, хорошо еще, что пол был покрыт линолеумом, я стряхнул с себя кровь и побрел на кухню, для особого случая у меня была припасена бутылочка

виски, это был тот самый случай, откупорив заначку, я сначала плеснул себе на разбитую башку, а потом уже принял и внутрь, вшивая сука! она же хотела убить меня! хуй поверишь! в горячке я даже подумал было заявить на нее в полицию, но вовремя спохватился, наверняка по ходу разбирательства и меня притянули бы к ответу.

жили мы на четвертом этаже, я принял еще виски и направился к нашему шкафу, вытащил все ее платья, все туфли, трусы, лифчики, ночнушки, тапочки и даже носовые платки, собрал все это шмотье в кучу и свалил перед окном, затем, сопровождая каждую вещь глотком виски, я стал выбрасывать их наружу, чертова блядина, хотела меня прикончить!

я жил на четвертом этаже, окно выходило на большой пустырь, за пустырем стоял небольшой дом. наше здание было построено на возвышенности, так что реально я находился на высоте восьмого этажа, с высоты положения я старался развесить ее трусы на электрических проводах, но постоянно промахивался, разозлившись, я стал вышвыривать барахло не целясь, скоро весь пустырь был усеян платьями, туфлями, трусами… шмотье виднелось повсюду – на кустарниках, на деревьях, на заборе или просто на траве, мне полегчало, я снова принялся за виски, затем нашел швабру и отмыл линолеум от крови.

наутро башка раскалывалась, расчесаться я не мог. на макушке образовалась огромная короста, кое-как намочив волосы, я уложил их назад, часов в 11 я спустился вниз, чтобы собрать выброшенные вещи, на пустыре было чисто, я растерялся, во дворе маленького домика копался в земле старый хрыч.

– послушайте,- обратился я к старикану, – вы, случайно, не видели, здесь валялась всякая разная одежда?

– что за одежда?

– ну, женская одежда.

– да валялось тут повсюду тряпье какое-то. я собрал все и позвонил в Армию спасения, чтобы они приехали и забрали.

– это одежда моей жены.

– а я так понял, что кто-то выбросил это все.

– да я по ошибке.

– ну, вон они, все еще лежат в коробке.

– серьезно? послушайте, не вернете мне их?

– забирайте, только сдается мне, что это ничейное барахло.

старикан сходил в дом, принес коробку и подал ее мне через ограждение.

– спасибо,- поблагодарил я.

– да ладно уж, – отмахнулся старик и, опустившись на колени, снова принялся копать землю.

я поволок одежду домой.

Мэри заявилась вечером в компании Эдди и Герцогини, с собой они принесли вина, я принялся разливать.

– смотри-ка,- сказал Эдди, – у тебя довольно чисто.

– Хэнк, давай больше не будем ссориться,- предложила Мэри.- меня уже тошнит от наших скандалов! ты же знаешь, что я люблю тебя, правда люблю.

– да уж,- пробурчал я.

мое внимание привлекла Герцогиня, ее волосы закрывали почти все лицо, чулки зияли дырами, а в уголках рта выступали капельки слюны, мне ее вид показался болезненно-сексуальным, и я запал на нее. отправив Мэри и Эдди прикупить еще вина, я, еле дождавшись, когда за ними закроется дверь, сграбастал Герцогиню и завалил на кровать, она была так худа – кожа да кости, бедняжка, вероятно, ничего не ела недели две. я навалился и вставил, получилось неплохо, только быстро, когда Мэри и Эдди вернулись, мы как ни в чем не бывало сидели по своим местам.

прошел примерно час, когда Герцогиня, выглядывая из-за свисающих патл, вдруг наставила на меня свой костлявый палец, в разговоре возникла пауза, палец строго указывал на меня, наконец

Герцогиня разродилась:

– он изнасиловал меня, когда вы ходили за вином, он меня изнасиловал.

– слышь, Эдди, неужели ты ей веришь?

– конечно верю…

– знаешь что, если ты не способен верить другу, пошел нахуй отсюда!

– Герцогиня не врет. Если она сказала, что ты…

– ПОШЛИ ВСЕ НАХУЙ, ПРИДУРКИ!

я подскочил и швырнул свой стакан с вином в стену.

– что, и я тоже? – удивилась Мэри.

– ТЫ – ТОЖЕ! – пригвоздил я ее пальцем.

– господи, Хэнк, я думала, мы закончили с этим, я так устала от наших скандалов…

все потянулись к выходу – первым Эдди, за ним Герцогиня, замыкала Мэри. Герцогиня все твердила:

– он изнасиловал меня, я же говорю вам, он меня изнасиловал, сколько можно повторять, он выебал меня, просто схватил, завалил и выебал…

сумасшедшая, что с нее возьмешь.

все уже были за дверью, когда я сорвался и ухватил Мэри за руку.

– иди сюда, сука! – прошипел я и втащил ее обратно в комнату.

она не успела опомниться, как я сграбастал ее и придушил мощным поцелуем, одной рукой я коварно пробирался вверх между ее мощных ляжек.

– о, Хэнк, – простонала она, обмякая, я знал, что ей нравится.

– Хэнк, ну, Хэнк, ты же не мог позариться на этот мешок с костями?

я не отвечал, а продолжал свое дело. Мэри бросила сумочку на пол и освободившейся рукой ухватила меня за яйца, но они были пусты, мне нужна была передышка – хотя бы часик или около того.

– я выбросил всю твою одежду в окно, – признался я.

– ЧТО?

мои яйца оказались на свободе, зато ее глаза вылезли из орбит.

– но я все подобрал и принес назад, сейчас я тебе все расскажу.

я плеснул себе винца и продолжил:

– ты же чуть не убила меня.

– как?

– ты что, хочешь сказать, что не помнишь? я присел на стул и показал ей свою макушку.

– ох, бедненький мой! господи, прости меня! она склонилась надо мной и нежно поцеловала

безобразную кровавую коросту, я запустил руки под ее юбку, и мы снова сплелись в объятиях, но мне нужно было еще минут 40-45. а пока мы стояли в центре комнаты посреди бедности и разбитых стаканов, той ночью не было больше ни скандалов, ни бродяг, ни проституток, любовь взяла верх над всеми, и на чистом линолеуме трепетали наши тени.

это было в Новом Орлеане, во Французском квартале, я стоял на тротуаре и наблюдал такую картину: пьяный в жопу парень припал к стене и плакал, а итальяшка спрашивал его: «ты француз?» и пьяный отвечал: «да, я француз!» тогда итальяшка лупил его по морде со всей дури, и пьяная голова билась о стену, и снова итальяшка спрашивал: «ты – француз?», а лягушатник отвечал: «да», тогда макаронник снова бил, приговаривая: «я твой друг, друг, и хочу просто помочь тебе, понимаешь?» француз отвечал, что понимает, а итальяшка продолжал бить, с ними был еще один итальянец, он сидел в машине и брился при свете подвешенного фонарика, выглядело это очень забавно – сидит себе человек в машине, размалевал морду пенкой и бреется длинной опасной бритвой, он не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило у стены, просто сидел и брился себе в ночи, так продолжалось до тех пор, пока француз не отвалился от стены и не бросился, спотыкаясь, к машине, он схватился за дверцу и сказал: «помогите!» но тут же получил удар от своего «друга», который продолжал твердить: «я твой друг! пойми же ты – ДРУГ!» француз завалился на машину ц сильно качнул ее. видно, итальяшка, который брился, порезался, потому что он тут же выпрыгнул наружу, на лице его оставалась пена, а в руке – бритва, «ах ты, пиздюк!» – завопил он и стал полосовать бритвой лицо пьяного француза, а когда тот попробовал закрыться руками, итальяшка продолжал полосовать по рукам, приговаривая: «пиздюк сраный! поганая сука!»