Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 1. Заколдованный круг
Шрифт:
Нуржан больше не перебивала Хамида, не задавала вопросов и не высказывала сомнений, но Хамид сам вдруг стал уверять нас, что существа эти не были цыганами. Цвет кожи, сверкающие желтые глаза, и исходившая от них особенная, колдовская, как он выразился, сила не оставляли у него сомнений, что это не люди, но альмасты.
– Почему ты раньше ничего не рассказывал? – спросила Нуржан во второй вечер.
– Уей, они меня запугали. Мне казалось, они читают мои мысли. Они угрожали, требовали, чтобы молчал.
– Зачем же тогда рассказываешь сейчас? – поинтересовалась Нуржан.
–
Приступив к работе над романом, я сама досмотрела ту историю; насколько мне позволили, естественно.
Иути жили в том поле, где встречал их дед; было их больше двух, но меньше шести. Иути огородили место своего обитание непроницаемым невидимым, но ощущавшимся физически щитом. На подступах к щиту иути накатывал страх и мысль, что дальше идти нельзя. Видно, во время своих обходов – дедушка сторожил те поля – он соприкоснулся со щитом и набрался страхов.
С другой стороны, Хамид не зря боялся иути, они чрезвычайно опасны. И да, они, действительно, могли прийти к нам, потому что слышали, когда о них думают или говорят; он шли на чужие разговоры, как хищник на запах.
Я сказала: «Шли», но вернее сказать: «Идут», ну или: «Приходят» …
Лично для меня история об иути не имела никакого продолжения, хотя слышала подобные рассказы и от других своих родственников.
Но, может быть, иути не приходили к нам, потому что у нас уже были другие?
54
Большой дом стоял в центре усадьбы; с трех сторон сад, с четвертой – двор, ворота, дороги, другие люди. С противной стороны от дороги усадьба граничила с кладбищем. По какому-то странному стечению обстоятельств между домом и кладбищем деревья росли очень плохо; почти без плодов и листьев, невысокие, словно молодые, но какие-то бессильные, тщедушные, с блекло-зелеными стволами. Они напоминали дядю Хасена.
Те деревья, я знала, дедушка сажал одновременно с другими, но почему они такие неразвитые, с пыльной корой? Почему груши не походят на груши, а черешня на черешню, что растут тут же, рядом, в каких-то трех-пяти метрах?
Хамид не хотел отвечать на этот вопрос; но, по его реакциям я видела, они с Нуржан имеют свое мнение на этот счет. К сожалению, мне не хватило настойчивости узнать, что они думали. Я так же не сообразила поинтересоваться, как обстоят дела у других соседей – наших и кладбищенских…
Между странными деревцами, чтобы не пустовала земля, Нуржан устраивала грядки. Работала на тех грядках и я. Обычно работа длилась с утра до обеда. Уже после короткого пребывания в том месте, мой детский ум погружался в зону безмолвия…
Называю это состояние словом «безмолвие», но безмолвие бывает разным; это – не было абсолютным, но переходом в едва различимое, другое, тихое измерение…
Сейчас могу только предполагать, но возможно, в той части сада, слоем глубже мы нашли бы захоронения…
Так или нет, но на нашей земле присутствовали они; присутствовали, как хозяева. Работая в том месте, мы тревожили их, и они выходили посмотреть. Не знаю откуда именно они выходили, непосредственно из-под грядок или с кладбища. Знаю только, что ими двигало желание посмотреть и на нас, и на то, что мы делаем. Пока они смотрели на нас, я видела их…
55
Думаю, пришло время сказать, что место, на котором стояли кладбище и усадьба моих родственников, имело свою историю. В следующих записках попробую изложить то малое из нее, что удалось узнать…
Начну же я с 1815-го года, когда предок Нуржан по материнской линии, полковник известного конного полка, князь Кази-бей Канамет, уже несколько лет участвовавший в войнах с Наполеоном, вернулся из заграничных походов домой, в свое родовое, тогда еще единое, селение Туркужин.
Кроме трех ранений и богатых даров сородичам, он привез с собой молоденькую француженку Катрин, которая стала второй женой Кази-бея, тогда как первая, Даха, мать двоих его сыновей, умерла еще во время его предпоследнего похода.
Женившись на Катрин, и уйдя в отставку, тридцатипятилетний Кази-бей отошел не только от дел военных, но и политических, отказываясь поддерживать какую бы то ни было из сторон в вечных войнах, что вольно, и невольно, вел мой народ в тот период.
Естественно, в нем нуждались: князь был богат, имел опыт, репутацию и хорошо вооруженную и обученную дружину. Делегации от различных партий, периодически посещавшие его, Кази-бей встречал с равнодушным почетом, отказываясь вступать в союзы с соплеменниками.
В иные дни в его усадьбе гостили непримиримые между собой, кровные враги. Потому мой далекий предок держал своих людей готовыми, казалось, к любым эксцессам. Знакомым с черкесами лично нетрудно догадаться, что некоторые из гостей покидали князя с затаенной обидой. Возможно даже, некоторые считали отказ вступать с ними в союзы изменой.
По крайней мере, именно так его поведение расценила бы я.
56
Кто знает, где Кази-бей черпал силу идти против общего потока черкесской жизни и смерти. Возможно, в привязанности к Катрин, которую звали теперь Кaтка, и в детях; для черкесов семья это святое. Или, может, в накопленном за время военных походов опыте?
Кази-бей давно научился отличать военные проекты с сомнительными перспективами, а в те времена иных проектов его соплеменники не выдвигали в силу складывавшихся обстоятельств. С другой стороны, было мнение, что князь вернулся из заграничных походов другим, изменившимся. И это наблюдение не всегда высказывалось в благожелательной, одобрительной коннотации.
Но чего только люди не скажут со зла, или по глупости и невежеству. Известно, что люди по злобе своей не только оговаривают друг друга, но и убивают.