Записки усталого романтика
Шрифт:
Он помогает из загнивающего Нью-Йорка своим родителям в процветающей Москве. Снабжает их товарами первой, второй и третьей необходимости.
Молния пролетает мимо окна, официант приносит горячее. Горячее на противне, закрыто крышкой. Радзиевский что-то говорит ему на ухо, и официант вместе с горячим уходит обратно на кухню.
– Что ты ему сказал? – спрашиваю я.
– Что он рано принес, – отвечает Юра.
– Прости, что он сделал?
– Рано принес. Понимаешь, в ресторане такого класса считается плохим тоном выставлять на стол все сразу. Это неэстетично. Мы еще не
– Юра, – говорю я вполне серьезно. – У меня просьба. Приедешь в Москву, пойдем с тобой в ресторан, и, умоляю, скажи там официанту, что он рано принес. Я хочу, чтобы ты тоже испытал потрясение. Причем чисто физическое.
Еще одна молния пугает нас, ныряя в Манхэттен. Гром гремит на крыше ресторана. Небоскреб уже представляется мне главным в Нью-Йорке громоотводом, который должен вбирать в себя все молнии...
Чтобы отвлечь меня от столь резких, невиданных доселе ощущений, а также поскольку мне еще месяц находиться в Америке, Юра преподает мне правила хорошего тона для цивилизованных стран.
Например, что пить сок через соломинку считается пижонством. Соломинка необходима, чтобы размешать воду от растаявшего льда. После чего нужно отложить ее на тарелочку...
А хороший дорогой коньяк подается в высоких широкобедрых бокалах. При этом наливается чуть-чуть, лишь бы прикрыть донышко. Называется такая порция – «один дринк». Оказывается, широкобедрость бокала позволяет ощущать аромат древнего коньяка.
Из всего, что объяснил мне Радзиевский, я понял одно – все эти изыски не для психики нашего человека. Причем понял по себе. Дринкнул, и что дальше? Сидишь как на иголках, ждешь следующего дринка? А пока официант за ним степенно ходит, ощущаешь аромат широкобедрого бокала? Я не знаю, как по отношению к американцу, но по отношению к нашему человеку – это садизм!
Более того, каждый третий дринк, как оказалось, в этом ресторане вам приносят за счет фирмы... Нечто вроде премии за перевыполнение плана. Я уверен, что это правило не было рассчитано на увеличившийся благодаря перестройке поток советских туристов в Америку. Никогда не забуду глаза официанта, слегка беременные удивлением после того, как он сбегал за двадцатым бесплатным дринком для нас. Вернувшись, он спросил, откуда мы. Я ответил: «Из России!» Он сбегал снова, вернулся с бутылкой и, из последних сил улыбаясь, сказал: «Вот и дринькайте на здоровье! И нечего меня все время гонять туда и обратно!»
– Видишь, Юра, и у вашего сервиса есть предел элегантности!
– Да. Но только в отношениях с вашими... в смысле, с нашими. Кстати, должен сразу тебя предупредить, американцы нас не любят. Коренных русских любят, а эмигрантов нет. Видишь – улыбается? А глаза – смотри – ненавидят. Он тебя считает тоже эмигрантом. Знаешь, почему они нас терпеть не могут? Потому что только наш может прийти в этот ресторан и сказать: «Мне первые два дринка не надо, мне сразу третий». У наших, старик, оказалась такая соображалка, которая не снилась ни одному американцу. Те завидуют нашей смекалке.
Например, заметил, как здесь наливают вино? Дают сначала попробовать. Ты отпиваешь, потом еще раз отпиваешь, потом допиваешь и говоришь: «Нет,
– Гарсон, вот это вино, пожалуйста! – Юра указывает название вина в меню.
Заложив руку за спину, гарсон, заранее нас ненавидя, наливает мне в бокал вино на пробу. Я пробую, еще раз пробую... Допиваю! Как же хочется сказать: «Кисло! Унесите!» Гарсон смотрит на меня ненавидящими глазами над вынужденной улыбкой.
– Отличное вино! – говорю я. – Разлейте!
Его глаза добреют. Такого от русского «эмигранта» он не ожидал.
Очередная молния в очередной раз пролетает мимо нашего столика. Благодаря выпитым дринкам она уже не пугает нас. Наоборот, воспринимается как часть шоу за счет фирмы.
Юра учит меня есть японские суши палочками, а куриные крылышки ножом и вилкой. Я беру куриное крылышко левой рукой и интеллигентно насаживаю его на вилку, которую грациозно держу в правой руке. Гарсон разливает «некислое» вино. Мне кажется, что я уже все знаю, все умею и готов к предстоящим гастролям. Снизу мне хитро подмигивает разноцветными огнями сквозь клочки туч прямоугольный, как и мышление американцев, Манхэттен.
Потрясение княгини
Самым неожиданным для меня потрясением стало потрясение княгини Долгоруковой. В девичестве Апухтиной. Она уже в эмиграции вышла замуж за последнего из князей древнего рода Долгоруковых. Несмотря на возраст, у обоих до сих пор гордые спины и светлые глаза цвета аристократической голубой крови. Даже у националистов Прибалтики язык бы не повернулся назвать их мигрантами. В Америке никто не унижает национального достоинства. В Америке нет национальности, потому что там есть все остальное.
В двадцатом году, еще совсем юными, княгиня Апухтина и князь Долгоруков ушли со своими семьями из Севастополя на одном корабле с Врангелем.
– Вы знаете, барон Врангель был очень умным, интеллигентным человеком, – рассказывает княгиня Ирина Петровна. – А главное, очень порядочным. Я помню, как он собрал нас всех вместе с родителями перед отправлением из Севастополя и честно сказал: «Мы должны покинуть Россию. Я ничего вам не обещаю. Нас может не принять ни одна страна в мире. Но оставаться здесь никому не советую. От большевиков нельзя ждать ничего хорошего. Попробуем уйти в Турцию. А там как у кого сложится судьба».