Записки военного альпиниста. От ленинградских шпилей до вершин Кавказа 1941–1945
Шрифт:
Когда пришел в себя, ощутил руки Алоиза, вытиравшего кровь с моего лба. Нас медленно спускали на тросах к верхней колокольне. У лебедки приняли двое солдат-помощников. Голова гудела, в ушах стоял звон, тело отяжелело. Хотелось тишины, покоя. Хотелось вечно висеть без движения в парашютных лямках. Алоиз сделал мне перевязку…
Новый год неожиданно встретили на крейсере «Киров». Нас пригласили в гости моряки, подвозившие снаряды зенитчикам Нарышкиного бастиона. Жуковский представил командиру корабля всю нашу бригаду, рассказал о высотных маскировочных работах, об архитектурных памятниках
Больше всего нам, голодным и промерзшим, запомнился торжественный ужин: серые макароны по-флотски, квашеная капуста, репчатый лук. Из НЗ выделили гостям по 100 граммов водки, а девушкам – по плитке шоколада. Помню, как Жуковский разговаривал с командиром корабля, а тот расспрашивал его о нашей работе. Помню доброе братское отношение и внимание к нам старшин и офицеров. Должно быть, что-то еще происходило вокруг, но все остальное вытеснила из моей памяти каша – обыкновенная пшенная, рассыпчатая, крупинка к крупинке, мягкая. Такую можно приготовить только в русской печи. С маслом! Это было счастье! Большая глубокая миска счастья! Все вокруг для меня перестало существовать – я ел кашу. Никогда до этого и никогда после я не испытывал ничего подобного. Можно ли было запомнить что-либо еще, кроме такой еды?
Командир крейсера провозгласил тост: «За героических защитников Ленинграда, за нашу Победу! За то, чтобы сорок второй год стал годом разгрома фашистов у стен Ленинграда!»
С нашими нагрузками нам, конечно, не хватало еды. Одолевала цинга: я видел, как доходит Алоиз, ему становилось все хуже и хуже. Не знаю, почему один слабеет раньше, другой – позже, видимо, сыграла роль рана, полученная Алоизом на финской войне. Я понимал, что он уже не вытянет.
3 января в собор приезжал представитель митрополита Ленинградского и Ладожского Алексия. Он спросил нас, можем ли мы принять митрополита, когда ему удобно приехать, чтобы не отрывать нас от работы. Все это выглядело неправдоподобно, но он успокоил нас и заверил, что митрополит интересуется нашей работой и хочет с нами встретиться. Такой честью, оказанной нам, мы были, признаюсь, удивлены. Договорились на 5 января.
Наш сторож Сергей Максимович Ярошевич накануне встречи с митрополитом весь день провел на галерее под куполом собора, где поставил силки на голубей. В городе давно переловили всех птиц. В Петропавловке же они еще попадались в силки сторожа. В такие дни мы просыпались от аромата голубиной похлебки. Если бы не этот приварок Максимыча, вряд ли у нас хватило бы сил подниматься на шпиль. Максимыч, человек глубоко верующий, собирался достойно встретить владыку.
Мы ожидали Алексия в указанное время на паперти. Из подошедшей к входу в собор автомобиля эмочки вышел высокий стройный человек с монаршей осанкой. Это был митрополит. Мы поздоровались с гостем за руку и, не зная о чем говорить, неловко замялись. Максимыч быстро припал к руке владыки, встал за его спиной и замер, поедая его глазами.
– Пойдемте к нам, – предложил Алоиз, – чего тут на ветру мерзнуть.
Максимыч всплеснул руками и бросился вперед открывать дверку в нашу каморку. Протиснувшись в нее, все сели на топчан. Митрополит оглядел наше сумрачное жилище.
– Тепло тут у вас, хорошо. – Заметил спальные мешки в углу. – И спите здесь? – Он огладил волнистую бороду, посмотрел на наши развешанные по стенам веревки, тросы, обвязки и инструменты. – Благое дело творите, благое – Божию красоту и память нашу от погибели спасаете.
Он вновь провел ладонью по бороде, а когда убрал руку, то из-под открывшегося мехом подбитого борта шубы ярко блеснул массивный крест. И рядом с ним, точно слабый отблеск, – орден Трудового Красного Знамени.
Мы с Алоизом, должно быть, рты открыли, так ошеломил нас вид ордена на груди митрополита.
– Из Смольного еду, – сказал Алексий, перехватив наши взгляды. – Удостоен чести высокой награды. Не мне одному, но в моем лице всей епархии орден сей. За посильную помощь Красной армии в ее тяжелой борьбе с врагом.
Он помолчал и, видимо удостоверившись в нашей полной обескураженности, пояснил:
– Ленинградские священнослужители во всех проповедях, во всех беседах с паствой укрепляют в людях молитвой и божиим словом веру в победу. Укрепляют стойкость духа, помогают пережить лихолетье. Ну и, кроме того, мы внесли свою скромную лепту – собрали деньги на строительство танковой колонны.
Максимыч, извиняясь, предложил владыке откушать вареной голубятины, пока она горячая.
– Голубь – божия тварь, святая и мирная птица, ее трогать не положено, – ответил митрополит. – Позвольте, я лучше угощу вас вкусной селедочкой, – и преподнес нам небольшой сверток.
– Может быть, хотите взглянуть на город сверху? – спросил Алоиз совсем иным, чем прежде, преисполненным уважения голосом.
– Непременно. Да, я готов, – ответил митрополит и распахнул шубу. Ниже креста на кожаном ремешке висел большой морской бинокль.
Подобрав свисавшую из-под шубы до пят мантию, Алексий стал подниматься на колокольню. Он часто останавливался, восстанавливая дыхание. Поднялись к главной звоннице. Огромные, в несколько обхватов, колокола давно онемели. Массивные молотки, отбивавшие на их литых боках басовые партии, занесло снегом. Мы сделали остановку. Возле арочных проемов стояли ручные корабельные лебедки. Митрополит вопросительно посмотрел на нас.
– Это лебедки, – стали пояснять мы, – ночью на них работаем. Они поднимают нас на шпиль, а утром спускают. – Алоиз показал на тросы, тянувшиеся от лебедок через проемы наверх.
– Как же тросы попали на шпиль? – спросил митрополит.
Алоиз кивнул на меня. И я стал пространно рассказывать. Алексий интересовался всем, он задавал много вопросов; загорался, как юноша, в глазах был мальчишеский задор.
Узнав, что в фонарик наверх недавно поднимались руководители города, он неожиданно спросил:
– А мне в фонарик можно?
– Вам будет трудно. – Алоиз выразительно посмотрел на длинную мантию. – Выше очень узкие и крутые ступени железной лестницы.
– Это ничего, – поспешно сказал митрополит, – это мы подберем повыше. – И шагнул на круто идущую лестницу в часовой механизм.
Мы зажгли свечи. Он долго с восторгом осматривал куранты, приговаривая:
– Ну и молодцы, ай да молодцы, как здорово делали!
В фонарик вела почти отвесная винтовая лестница. Митрополит одолел ее всю.