Записки взрослой женщины. Сборник, повести рассказы
Шрифт:
С восемью двойками наша могучая группа падала с возведенного под ней пьедестала в самый низ факультетского списка. Брагин с Дьяковым, уже мотавшие кандидатский стаж в КПСС, теряли шанс на вступление в партию через вуз. Это очень плохо. На предприятии инженеру, чтобы в партию вступить, надо было сагитировать на вступление пять, а то и семь рабочих. Потому что в 1976 году в КПСС, партии гегемонов, уже скопилось слишком много служащих, почти 45%. Рабочих осталось только 40%. Пора было менять ситуацию за счет привлечения рабочих. Где их взять? Только нагрузкой к служащим затаскивать в ряды. Карьера без партбилета выходила бы половинчатая, даже если напирать на профсоюзную линию. Дьяков с Брагиным про это знали и стремились вступить в вузе. Пока из Ленинграда ехали, обсуждали, на чем дальше очки зарабатывать, чтобы в лидерах удержаться, да как быть со стипендиями при текущем неутешительном раскладе. Иные уже по два захода на пересдачу диамата сделали, а без толку. И вот, как подарок судьбы, как ответ на всё и за всё – вероломная агрессия Китая.
О «лицемерной политике Пекина» советские газеты писали много. Еще 30 января в «Правде» вышла целая подборка. Начиналось с того, что в провинции Хоанглиеншон китайские военные вторглись на сопредельную территорию и получили отпор вьетнамских пограничников. В то же время американский еженедельник «Ньюсуик» (ТАСС на него ссылается) сообщил, что Китай сосредоточил вдоль границы с Вьетнамом от 80 до 120 тысяч солдат и эскадрильи военных самолетов. Там же некий «эксперт Госдепартамента США» выразил обеспокоенность тем, что вторжение во Вьетнам произойдет сразу после визита Дэн Сяопина в США, и это будет выглядеть, будто Китай заручился поддержкой Штатов. А визит состоялся, зам премьера Госсовета КНР встретился с президентом Картером, причем пресс-секретарь Белого дома отказался сообщить журналистам подробности переговоров. Так что читателю «Правды» все стало ясно. Если полистать прессу тех дней, нельзя не почувствовать, какая напряженность нагнеталась в мире. Хуже, чем у нашего комсомольского вожака в хрущевке, когда утром кто-нибудь включит громко радио. Друг за другом шли неприятности в Тегеране, Бейруте, в Камбодже… нет, в Камбодже наоборот, жизнь налаживалась. Но мы весь январь сдавали сессию, а потом ушли на каникулы, политинформации не проводили, сами газет не читали – и упустили нить событий.
Комсомольский секретарь Саша успокоился, когда понял, что мы не собираемся выезжать во Вьетнам на место боев. Мы хотим ударить по китайской военщине каким-нибудь звонким комсомольским почином.
– Макулатуру собрать, что ли? – догадался Саша.
Он обещал подумать, посоветоваться со старшими товарищами, потому что никаких указаний сверху об инициации починов снизу еще не поступало. Только 20 февраля газеты опубликовали заявление Советского правительства в связи с вторжением вооруженных сил Китая на территорию Вьетнама. Агрессия, как поясняло Советское правительство, вызвана желанием Китая наказать Вьетнам за то, что народ Кампучии «сбросил кровавый палаческий режим Пол Пота». Там же, в заявлении, мы прочитали, что агрессор потерпит вскоре позорное поражение. Вот этим «скоро» очень обеспокоились. Надо успеть внести свою лепту, пока Китай еще воюет. Но комитет комсомола молчал. А газеты, пусть и не на первых полосах, продолжали освещать события. Буквально все уже высказались в поддержку Вьетнама, от Гаваны до Будапешта не осталось сомневающихся в том, что все будет хорошо, наше дело правое, Вьетнам победит.
22 февраля «Правда» сообщила, что накануне братский народ положил убитыми полторы тысячи захватчиков. И мы не выдержали. Поехали в строящийся на далекой окраине студгородок, получили ломы, лопаты, ведра, метлы и убрали мусор на втором этаже будущего учебного корпуса. Дьяков договорился с каким-то завхозом или прорабом, чтобы выделил нам фронт работ. Убрав мусор, мы еще какую-то траншею раскопали, для укладки кабеля. Кабель нам не доверили, а не очень-то и хотелось. Устали.
Побросав инвентарь в кладовку, мы вполне удовлетворенные разошлись по домам. Только двое поехали ко мне проявлять пленку и печатать фотографии. У нас в квартире санузел раздельный – хоть всю ночь сиди в ванной с красным фонарем. Просидели. К обеду следующего дня на стенде факультетской стенгазеты уже висел репортаж о вчерашнем событии: лучшая группа института отработала субботник на стройке в фонд помощи сражающемуся Вьетнаму. Получилось в тему, как раз отмечали День Советской армии и флота. «Репортаж» продержался на стенде до конца недели, а потом исчез. Никто в институте почин не поддержал. Про захватническую войну Китая с Вьетнамом исправно писали в «Военно-политическом обозрении», в разделе «Мир. Хроника. Проблемы», «Сегодня в мире» и прочих специальных рубриках. Однако война маленького братского народа с огромным чуждым народом терялась на фоне прочих тревожных событий. Советский Союз глядел на нее вполглаза, откликаясь периодически бодрыми заголовками типа «Вьетнамский урок агрессору». Обозреватели то и дело подлавливали какую-нибудь капиталистическую страну на двурушничестве, на «поощрении агрессора», писали даже о нарушении прав человека в самом Китае. Кажется, словосочетание «права человека» в тот год ни по какому поводу больше не упоминалось.
В апреле Дьяков с Брагиным стали членами КПСС. Дьяков перестал волноваться за карьеру и стал жениться, к осени с этой задачей справился, да так удачно – выбил себе с женой отдельную комнату в общаге. Брагин возглавил стройотрядовский штаб – и тоже удачно. В том же году его выбрали депутатом горсовета по квоте для студентов. Редкая, надо сказать, квота.
В нашей группе забыли про вьетнамо-китайский конфликт раз и навсегда еще до конца марта. Мы и не знали, что Вова Маслов, которого сразу после отчисления из вуза призвали в армию, продолжал вносить свою лепту в дело мира во всем мире, и Юго-Восточной Азии в частности.
Служить ему выпало в Монголии, в танковой части, дислоцированной возле Улан-Батора. Каждый раз, когда через столицу проходил поезд Москва – Пекин, из части выезжали танки и демонстративно двигались на юго-восток вдоль железной дороги под настороженными взглядами пассажиров. Через три-четыре километра механизированная колонна терялась в степи, чтобы скрытно вернуться «домой». Считалось, что таким образом удастся создать впечатление, будто на севере Китая – там, где он граничит с Монголией, – копится мощная танковая группировка. Маневры возле Улан-Батора продолжались до тех пор, пока конфликт с Вьетнамом не был исчерпан. Выходит, наша студенческая группа внесла реальный вклад в дело помощи братскому народу. Пусть не вся группа, а только отщепенец Вова Маслов, но ведь это ж мы его туда отправили.
Пермь – Воронеж – Пермь
На проходной завода «Сигнал» в городе Воронеже я набрала четырехзначный внутренний номер телефона, записанный карандашом на обороте командировочного удостоверения. Шмыга сам писал: мелконько, хорошим, но слегка съезжающим в конце строчки почерком, похожим на чертежный шрифт. «Профессию не пропьешь», – обычно говорил Сан Саныч Шмыга в ответ на очередной комплимент его манере письма. По звонку явился веселый дядька, я даже подумала, что он выпивши: на нашем заводе трезвые такими веселыми на работу не ходят. Увидев меня, он еще больше развеселился и сказал, подхохатывая и потирая руки:
– Ага! Так вот они какие, пермячки!
Я подумала, что он принял меня за коми-пермячку и хочет потрогать как человеческую диковинку. Выставила вперед руку, защищаясь, стала объяснять, что пермячки вовсе не такие, что они выглядят иначе.
– Ты ж к нам из Перми приехала? – дядька отпрянул, повинуясь моему жесту.
– Да.
– Значит, пермячка.
– Ну, так-то да, а по национальности я русская, вот в паспорте написано.
В июне 1983 года в моем паспорте гражданина СССР действительно указана была национальность. Дядька взял паспорт, выписал мне пропуск и привел в отдел то ли снабжения, то ли, наоборот, сбыта, поскольку им ведь предстояло сбыть мне свою продукцию. В экономике я совсем не разбиралась, мои мозги автоматически выключались и сворачивались, как пуганый еж, если им предлагали освоить что-нибудь экономическое. У меня в дипломной работе раздел «Экономика» занимал всего три с половиной странички, так из-за этих трех страничек я чуть не поседела.
В отделе, куда привел меня дядька, ждали заранее обрадованные люди. Они стали меня рассматривать, приговаривая то же самое:
– Так вот они какие, пермячки! Ну-ка, ну-ка, повернись, красавица!
Судя по тону, их удовлетворял мой внешний вид. Даже, можно сказать, восхищал.
Я включилась в игру и, приподняв пальчиками широкий подол платья, пару раз «повернулась», ничего не понимая. А сотрудники стали звонить по телефонам и говорить кому-то, что к ним в отдел привели пермячку и можно прямо сейчас посмотреть. Тут я, честно говоря, совсем растерялась и от растерянности перебрасывала косу то на грудь через правое плечо, то назад, то на другую сторону. Наконец в кабинет вошла строгая возрастная дама, все расступились. Дама приподняла очки, висящие на цепочке, оглядела меня, сложила руки у груди, как для аплодисментов, и резюмировала:
– Славная пышечка! Значит, на четыреста граммов можно еще жить!
И тут как прорвало, со всех сторон закричали:
– Правда, что вам по четыреста граммов масла дают?
– У нас говорят, будто в Перми масло по карточкам, и всего по четыреста граммов!
– Как вы обходитесь на четыреста граммов?
– Вам хватает четыреста граммов?
Ох, вот оно что! В Воронеже стало известно – Шмыга, разумеется, рассказал! – про норму отпуска масла жителям Перми. Они, эти люди с завода «Сигнал», похоже, встревожены. Никак в толк не возьмут, что пока не ввели норму, мы, работающие с утра до вечера за проходной, вовсе не видали масла сливочного. Разве что порой перетопленное из прогорклого удавалось купить. А теперь – ешь, не хочу!