Записки. 1917–1955
Шрифт:
В Бентхейме осмотр был подробный, и, наоборот, в Голландии – скорее для видимости. На границе я пообедал: обед был хороший, но не дешевый. В Гааге, где я был в 11 часов вечера, меня встретил курьер миссии и отвез в «Hotel des Judes» («Еврейская гостиница»), – по-видимому, одну из лучших гостиниц города. Номер – сарай, очень высокий, часть бывшей залы. По-видимому, это был раньше какой-то дворец. Цены высокие, но все хорошо, есть центральное отопление.
В Гааге я побывал у Баха и у секретаря Пустошкина, помещавшегося над квартирой миссии. Рассказал он мне про работу во время войны миссии и местного Бюро о военнопленных. Сюда бежало гораздо больше военнопленных, чем в Данию, причем отправка их в Россию была долго совершенно невозможна из-за блокады Голландии подводными лодками. После революции среди этих военнопленных началось брожение, которое наделало нашему представительству
Оказывалась голландцами помощь и русским, жившим раньше в Голландии и после революции оставшимся без средств. В делах военнопленных военному агенту оказывал помощь некий Соломон, кажется, тот самый, который потом несколько лет работал у Уитмора по делу американской помощи русским студентам.
Для воздействия на военнопленных (преимущественно в лагерях в Германии) начали издавать в Голландии русскую газету по инициативе и под редакцией эмигранта Бродского, человека очень культурного. Из всех виденных мною в Голландии лиц, он оказался, пожалуй, наиболее симпатичным.
Я приехал в Голландию в начале ее успокоения. Революция в России и Германии отозвалась и здесь, и одно время и здесь подготовлялся коммунистический переворот. Лидеры местных большевиков даже объявили, когда этот переворот должен состояться. Положение правительства было очень трудное, ибо оно не могло положиться и на войска. Тогда оно решило прибегнуть к формированию белой гвардии. Буржуазии было роздано оружие – ружья, пулеметы и даже несколько орудий, и в назначенный день выступление коммунистов не состоялось, ибо все важные пункты были заняты белогвардейцами. Когда я приехал, настроение было еще не вполне спокойным, хотя тревога первого времени и прошла.
В Гааге я пробыл 4 дня. В первый, кроме официальных визитов и «Секции» я, скорее, знакомился с положением дел. На 2-ой день, получив на то разрешение полиции, я поехал в Скевенинген, в санаторию, где помещался под надзором Шелгунов. Визит мой оказался безрезультатным, ибо он отказался выдать деньги, требуя для этого распоряжение Центрального Комитета о военнопленных из Петрограда, чего, конечно, я ему выдать не мог. В разговоре нашем он оказался определенным коммунистом. Настроение его было в то время довольно приподнятым, ибо это было как раз время захвата коммунистами власти в Баварии и Венгрии, и он предсказывал мне, что скоро коммунизм распространится и по всей Европе.
На следующий день я осматривал Роттердамские учреждения, а в последний день отмечу визит к Хемскеркам. Она была русская, рожденная Забелло, была женой бывшего министра юстиции, позднее ставшего и председателем Совета министров. С ними я имел разговор о том, нельзя ли получить заарестованные деньги Шелгунова помимо его согласия. Увы, Хемскерк дал мне ответ отрицательный, чего, впрочем, я и сам ожидал.
На жизнь в Голландии война, на первый взгляд, сказалась мало. Еда была всюду обильная, и ограничений, аналогичных датским, не замечалось, ибо страна снабжалась всем из собственных колоний (кроме только угля) и на собственных пароходах. Притом, в хороших ресторанах кормили очень вкусно, от чего в Дании я отвык. Однако жизнь в Голландии была зато гораздо дороже, чем в Дании.
30-го марта вместе с Бахом я выехал в Гарлем, где он показал мне музей Гальсов, в своем роде единственный. После завтрака мы простились. Я поехал дальше один – чрез Амстердам, по которому еще погулял, на немецкую границу в Ольдензаль, где пришлось переночевать. Рано утром, на следующий день, я прошел через две границы с исключительно придирчивым осмотром. Голландцы отнимали у немцев всю излишнюю провизию, которую те везли, действительно, в громадных количествах. Вечером я был в Берлине. По дороге я проехал мимо ряда фабричных центров Рурского района, сплошь бездействовавших. Спутники мои снова ругали свое офицерство, виня его в революции. Оригинально было, как все они ели: у всех были пакетики с бутербродами, которые они вытаскивали через каждые часа полтора, отрезали несколько небольших кусочков, съедали их, а остальное прятали. Как мне говорили, недостаточное питание делало невыносимыми более долгие промежутки между едой.
На станциях и в поездах я видел наших военнопленных, которые странствовали вполне свободно. Вид у них был отнюдь не угнетенный. С некоторыми я говорил, и жалоб не слышал.
По дороге на разных станциях видел я объявления, приглашающие добровольцев в «Baltenland», в армию, для защиты его от большевиков. Им обещали, сверх хорошего содержания, также значительные участки земли в Прибалтийском крае. Обещание это было основано на договоре с латвийским правительством Ульманиса, который, однако, после освобождения страны от Красной армии, исполнен не был.
Чем ближе к Берлину, тем больше на станциях встречалось солдат новой регулярной армии, так называемой «зеленой полиции», но наряду с ними болтались громадные толпы демобилизованных, производивших впечатление совсем наших послереволюционных солдат.
Берлин был грязен и темен. На улицах были толпы, голодные и озлобленные, в магазинах везде было мало товара и среди него всюду какие-нибудь эрзацы. За неделю до моего приезда закончилось самое крупное выступление коммунистов, но сейчас в городе было все спокойно. В частях города, где я был, повреждений артиллерийской стрельбой заметно не было. На улицах, особенно в центре, была масса разносчиков, среди коих многие в форме. Гостиницы мало изменились, особенно номера, но везде было грязновато. Что стало неузнаваемо – это рестораны: еда в них была удивительно скудной и приготовляемой при помощи разных эрзацев. В некоторых ресторанах предлагали, например, устрицы, но не с лимоном, а с какой-то химической жидкостью самого отвратительного кисловатого вкуса. Сахара не было, его заменял сахарин, хлеб был с большой примесью картофеля. Пиво было без алкоголя, очень невкусное, зато вино можно было получить, но только немецкое и по сравнительно высокой цене.
Я устроился в «Centralhotel», где мне была оставлена комната А.А. Врангелем, о котором я уже не раз писал. В Германию он попал в составе так называемой миссии Русского Красного Креста. Уже в последние дни существования на Украине гетманской власти было решено отправить в Берлин эту миссию для помощи нашим военнопленным в возвращении их на родину. Имелось при этом в виду влиять на них в антибольшевистском духе и привлекать в белые армии наиболее надежные элементы. Во главе миссии стоял генерал Д.Н. Потоцкий, брат копенгагенского, с которым вместе отправились Н.И. Антонов и Врангель. Антонова я не застал в Берлине – он уехал в Женеву хлопотать, но тщетно, о признании Русским Красным Крестом тех осколков его, которые остались у Колчака и у Деникина после закрытия большевиками Главного Управления. С Врангелем и Потоцким я и провел большую часть моего делового времени в Берлине (правда, очень недолгого, ибо через день я выехал обратно в Данию), выясняя положение и миссии, и наших военнопленных. Средств у миссии было очень немного, и посему она нуждалась в помощи, которую ей вскоре после моей поездки и оказал Чаманский. Самим нашим военнопленным помощь оказывали союзники, преимущественно американцы, а наша миссия должна была только направлять эту помощь.
С нами все это время был тоже и Люц, недавно приехавший с Юга России, где он работал в торгово-промышленных организациях, а теперь начавший работать в Германии, устраивая свое маленькое коммерческое дело. Все они, а также бывший член Думы Крюденер-Струве рассказали мне многое про катастрофу гетмана, про разгром Вандама в Пскове и про многие истории, начавшие только назревать в русских кругах в Германии, например, про мошенничество князя И.П. Шаховского, собравшего деньги с русских капиталистов на издание антибольшевистской газеты и продавший ее затем большевикам, или про учреждение особой политической миссии Г.М. Дерюгиным и т. д. Положение русского антибольшевистского движения в Германии было уже в то время не особенно сильно, ибо правые немецкие круги склонялись в сторону Советов, видя в союзе с ними возможность скорее всего прийти к реваншу. Позднее многое из того, что они мне рассказали, было напечатано и, притом, в гораздо более полном виде, но тогда это было безусловной новостью.