Записная книжка Джеда МакКенны
Шрифт:
– Но ведь они могут быть довольно жуткими, не так ли?
– Думаю, да, но, похоже, это больше зависит от вашего внутреннего мира, а не от средства, которое доставило вас туда. Ваш отец говорил, что нельзя обвинять ключ, если вам не понравилось то, что оказалось за дверью.
– Просто для ясности: ваш отец говорил не о каком-то новом и захватывающем развлечении, которое мы могли бы добавить к нашему сегодняшнему списку развлекательного времяпрепровождения. Он говорил не об эскапизме, как наркотики употребляются на западе. Он говорил о возвращении нашего врождённого права, нашего священного наследства. Это немного забавно, но в "1984", говорится об обществе мира, братства, равенства, которое могло быть создано, но не было. "Рай
***
Мы молча шли. Я размышлял о двух версиях трансформированного человечества, которые мне довелось рассмотреть за последние несколько месяцев – взгляд Боба, что люди могут совершить этот переход самостоятельно с помощью техник и реализации, и взгляд Фрэнка, что ЛСД это ключ, способный отворить дверь для каждого. Совершенно безосновательные взгляды Боба, которые Брэтт называла бредом сивой кобылы, были призваны успокоить духовное волнение, и возможно, немного подзаработать, приняв красивую позу. Фрэнк начал с утопического идеала, основанного на книге Бёкка, и смело последовал за фактами, куда бы они ни вели. Идея Боба это юношеский вздор, а идея Фрэнка правдоподобна хотя бы в теории, но похожи они в том, что ни одна из них никогда не станет реальностью.
Да и не очень-то хотелось. Это естественно, что мы хотим чего-то лучшего, но из этого не обязательно следует, что мы знаем, каким оно должно быть, или что мы должны его получить. Если бы мне пришлось выбирать победителя в этом соревновании идей, это не был бы Фрэнк или Боб, но Лиза. Джо Бэнкс, а не Тим Лири или Далай Лама. Один человек делает прорыв, проводит черту. Самое лучшее на свете происходит не в группах или сообществах, но в индивидах.
Интересно отметить, что взгляды Боба, вероятно, будут хорошо приняты, а сбалансированные и обильно задокументированные взгляды Фрэнка могли привести к краху его карьеры и изгнанию из общества. Ай да Майя.
***
– Почему вы так сосредоточены на негативном материале? – спросила Лиза. – Вы разве не пытаетесь написать о золотом ключе или золотой двери и всё такое?
– Нет, не совсем. Это больше принадлежало вашему отцу. Он хотел сконструировать что-то вроде квазиакадемического документа, целью которого было перевернуть мир. Меня не нужно было ни в чём убеждать, я не был так уж заинтересован. Меня интересовало то, как быстро и эффективно захлопнулась эта дверь. Работа Майи. Мне интересна необузданная мощь и хитрость страха. Я пишу книгу не о том, насколько прекрасно расширенное сознание – таких множество. Я хочу рассмотреть, насколько велик враг пробуждения. Интересно наблюдать Майю в людях, в эго, но было действительно полезным изолировать и наблюдать реакцию Майи на эту очень мощную угрозу её власти. Не тысячи лет назад в чужой земле, когда никто ничего не записывал, и приходится распутывать абсурдную мифологию, но несколько лет назад, прямо здесь, задокументировано с каждого угла до энной степени. Это как ветвь антропологии, специализирующаяся на понимании эго и его восхитительного таланта самосохранения. Развлечение для меня и польза для третьей книги. Всё благодаря вашему отцу.
– Я начинаю думать, что он и в самом деле был немного чокнутым.
– Может быть и так, только я обнаружил, что в период шестидесятых существовали сотни так называемых визионеров, но по сравнению с вашим отцом они были в основном очень мало думающими и недальновидными. Мне, жаль, что ему так и не удалось написать "Космическое сознание – 2". Не думаю, что книгу хорошо приняли бы в мире, но это было бы отражением мира, а не вашего отца или его главной темы.
***
Мы говорили с Лизой о том, где она будет после, куда несёт её жизнь, кем она теперь становится, и на что всё это будет похоже. Она испытывала интерес к своему будущему, колебавшийся от беспокойства до возбуждения.
Она чувствовала себя бездомной, чего она никогда раньше не ощущала. Ей казалось, что решение в том, чтобы найти дом, а я пытался помочь ей увидеть, что решение в том, чтобы обрести комфорт, не имея дома, или быть дома везде. Она хотела вернуться туда, откуда пришла, и ей не нравилось слышать, что такого места нет.
Её отец и я говорили о такого рода трансценденции в бездомность в отношении ЛСД и подростков шестидесятых. Как можно удержать их на ферме, после того, как они побывали Богом? Внезапно людей выкидывало из их мирской реальности в фантасмагорические сферы гипер-осознанности, и они пускались в плавание.
"Куда я дальше направлюсь? – многие, должно быть, спрашивали себя в моменты тишины. – Я уничтожил один мир, и что теперь? Очевидно, я не вернусь в школу, чтобы стать бухгалтером, инженером или адвокатом теперь, когда я знаю, вне всяких сомнений, что мои родители называли жизнью просто дешёвую игру теней, так куда мне идти?"
Им нужно какое-то понимание этого нового уровня реальности, в котором они оказались, какая-то структура, внутри которой они могли бы найти убежище и ассимилировать свой трансперсональный, транс-человеческий, транс-всё-на-свете опыт, и они не находят никаких руководств высшего сознания на маминых с папой книжных полках. Их катапультировало так далеко за пределы парадигмы их родителей, что они стали существами с новым и не имеющим прецедента устройством бытия. Назидание Тимоти Лири «включись, настройся, выпадай» вело в точности в никуда. Выпасть было нетрудно. Трудность состояла в том, что когда ты выпадаешь из одной вещи, ты должен впасть в другую, а другой вещи нет. Городские парки, ночлежки и автобусы "Фольксваген" не создают обитаемой парадигмы. Новый социальный слой нуждающихся мистиков и тротуарных гуру определённо не смог бы долго просуществовать.
– Это совершенно уникальное событие в нашей истории, – говорил Фрэнк. – Где ещё можно встретить что-либо подобное в анналах человеческого сознания? Джинн вылез из бутылки, и на короткое время свободный и лёгкий доступ для всех был реальностью. Не долго, но он был, появлялась новая религия с подлинными, а не символическими, святынями. Но потом джинна запихнули обратно в бутылку, на которой написали "яд" и закопали так глубоко, что пройдёт много поколений, прежде чем её снова обнаружат.
Один из вопросов, которые мы с Фрэнком обсуждали, был, где они теперь? Теперь, глядя на всё это с перспективы времени, куда все они делись?
Обратно на ферму, заключили мы. Куда же ещё? Им пришлось вернуться в кукушкино гнездо, снова влиться в комбинат, снова быть поглощёнными стадом. Как Сайферу, предателю в "Матрице", им пришлось подлизываться, чтобы вернуться обратно, и привести в порядок свои воспоминания. Однажды ночью Фрэнк говорил целых два часа о памяти и о том, как мы в собственной голове пересматриваем историю. Я помню, что в то время это звучало как изменчивость прошлого. Большой Брат имел способность навязывать себя жителям Океании. Возможно, Майя имеет такую же способность. Я помню, что думал об этом, или мне только кажется, что помню.
Но не все новоявленные божки подверглись репатриации. Некоторые нашли приют и общение в меньших сопутствующих стадах, свободно объединившихся под всеобъемлющим знаменем "Нью-Эйдж", но это было просто приятной суетой – все овцы в районе стада, не важно насколько далеко зашедшие, по-прежнему являются частью стада. Майя – хороший пастух, немного она потеряла голов, если вообще потеряла.
– И вот теперь, – говорил Фрэнк, – когда сорок лет спустя мы смотрим на это, что мы видим? Некоторые признаки импульса, повлиявшего на мир, несколько второстепенных революций – феминистская, сексуальна, расовая – но никакого нового мира из этого не получилось. Это не смогло пустить корни. Не было никаких шансов.