Заплачено кровью
Шрифт:
Днем 4 июля полковник Гришин и его замполит старший батальонный комиссар Канцедал, помотавшись по пыльным дорогам, нашли под Чаусами штаб 20-й армии генерала Курочкина. Гришин знал командующего еще с юности, по боям с бандами Антонова на Тамбовщине. Тогда Гришин служил взводным в полку, которым командовал Курочкин. Они не виделись много лет, и вряд ли Курочкин помнил всех своих взводных.
Полковник Гришин представился генералу. Прошли в полевую палатку. На складном столе лежала карта.
– Вот что, полковник. Пока штаб вашего корпуса не прибыл, подчиняю вас генералу Бакунину. Его шестьдесят первый корпус имеет задачу обеспечить оборону от Орши до Могилева и южнее по восточному берегу Днепра.
– У меня еще не все части прибыли, товарищ генерал. И половины дивизии нет.
– У Бакунина примерно так же. Есть такие, у кого дела и хуже ваших. Собирайте дивизию как можно быстрее. Вот ваша полоса обороны...
– генерал наклонился к карте.
– Многовато, товарищ командующий, - взглянув на полосу, уверенно возразил Гришин.
– Будет возможность - уплотним. Все.
Полковник Гришин по внешнему виду генерала, интонациям его голоса пытался дополнить впечатления об обстановке, но командующий говорил по-военному четко, кратко, без каких-либо эмоций, очень спокойно.
Более чем на семьдесят километров от Орши до Могилева приходилось четыре советские дивизии. Людей в них было меньше половины положенного по штату. Десятки эшелонов этих дивизий еще тянулись по железной дороге, то и дело подвергаясь налетам гитлеровской авиации. Но на картах генерала Курочкина и штаба Западного фронта уже были обозначены номера этих четырех дивизий.
Эшелон с батальоном капитана Лебедева 624-го стрелкового полка майора Фроленкова под бомбежку попал на перегоне Рославль - Кричев. Было около 6 часов утра, бойцы еще спали в теплушках, как близкий грохот потряс состав и вагоны заскрипели от резкого торможения. Люди, едва проснувшись, стали прыгать друг на друга, скатываясь по насыпи. Самолеты, сбросив бомбы, развернулись для второго захода. Дали несколько густых очередей по разбегавшимся по сторонам людям и улетели на запад.
Капитан ветеринарной службы ветврач полка Никтополион Набель, бурый от загара здоровяк с совершенно белыми, выгоревшими на солнце волосами, выскочил из вагона вместе со всеми и, пока самолеты стреляли, лежал, вжавшись в землю и ожидая скорой смерти. Когда самолеты улетели, и он услышал голоса живых, Набель встал, отряхнулся и пошел в голову эшелона, где горели несколько вагонов. Рельсы от взрыва бомбы загнулись, как салазки, повсюду лежали и стонали люди, а один, убитый, по виду совсем мальчишка, висел головой вниз и на лице его застыла гримаса ужаса.
Дикое ржанье раненых лошадей било по нервам, в вагоне, где они стояли, все было забрызгано кровью. Одну лошадь взрывом выбросило из вагона на насыпь. "Батюшки! У ней и передних ног нет!
– с ужасом пронеслось в голове у Набеля.
– Надо пристрелить беднягу". Гоняясь за басмачами в пустынях Туркестана, он не раз видел смерть, но за последние годы отвык от крови, поэтому кобура его пистолета расстегнулась не так быстро, как раньше.
– Ну, стреляй, что смотришь!
– услышал он сзади чей-то голос.
– Не могу, пистолет заело.
В глазах лошади застыло такое страдание, что Набель никак не мог заставить себя выстрелить в нее. Наконец, он все же нажал на курок, и, не глядя под ноги, побежал прочь, с трудом сдерживая нервную дрожь.
Горели вагоны, но их никто не тушил. Все были так потрясены внезапной бомбежкой, что не знали, за что браться.
– Вагон со снарядами загорелся!
– раздался чей-то крик.
Через несколько минут раздался страшный протяжный взрыв, и, когда Набель оглянулся, то увидел вместо этого вагона огромную, густо дымящуюся воронку. Куски горящего дерева и металла разлетелись по сторонам, от них загорелось еще несколько вагонов, и Набель, уткнувшись лицом в землю и весь сжавшись, ждал взрывов еще несколько минут.
Наконец, наступила тишина, потом стали слышны голоса и команды, кое-где слышался нервный, неестественный смех. Набель встал и снова принялся отряхиваться. Рядом все еще лежал боец, закрыв лицо руками.
– Эй, парень, вставай. Или контузило?
Капитан Набель взял его за руку и вздрогнул: на лице была огромная кровавая яма.
Через час бойцы, так и не доехавшие до фронта, были похоронены, сгоревшие вагоны отцеплены и сброшены под насыпь, и эшелон снова медленно покатился к фронту. Двадцать человек батальон Лебедева похоронил в Калуге, когда там бомба попала в вагон. Казалось, это был такой глубокий тыл, что стыдно погибать... И вот еще братская могила, куда легли тридцать так и не выстреливших ни разу во врага бойцов.
К вечеру эшелон остановился у какого-то полустанка.
– Почему стоим?
– залезая на подножку паровоза, прокричал капитан Лебедев.
– Дальше не повезем. Фронт совсем близко, - ответил машинист.
– Сколько отсюда до Орши?
– Километров шестьдесят, не меньше, - ответил пожилой усатый машинист.
– И топливо у нас кончилось, капитан.
– Ты мне не темни! Впереди нас сколько эшелонов прошло!
– Прошло-то прошло, да обратно никого. Слышите, где уже гремит? Нет, дальше не повезем. Ты понимаешь, что я могу тебя прямо под танки привезти? взорвался машинист.
– Если их авиация впереди бомбит, то фронт еще далеко. Ты сводку слыхал?
– Слыхал. Немцы еще позавчера были у Борисова и Могилева, а сейчас кто знает где. Ведь как прут-то!
К паровозу подошел лейтенант Корнилин, адъютант старший батальона, жилистый, небольшого роста парень с тонкими чертами лица.
Капитан Лебедев спрыгнул с подножки паровоза.
– Боятся дальше ехать, да и говорят, что топливо у них кончилось.
– Товарищ капитан, я на гражданке помощником машиниста работал, как раз на "щуке". Разрешите, я сам поведу. Так вернее будет. А топливо - долго ли шпал напилить, вон их, целые штабеля лежат.
"Конечно, надо помаленьку ехать, не топать же еще с полсотни километров, - думал капитан Лебедев, - А если на танки напоремся? Нет, рискнуть стоит".
Пока бойцы пилили шпалы на топливо, лейтенант Корнилин осваивался в кабине машиниста. Помощник машиниста и кочегар незаметно ушли, но старый машинист в последний момент решил все же остаться.
– Корнилин! Лукьян, трогай, браток!
– крикнул капитан Лебедев и побежал к первой теплушке.
Поздно вечером эшелон с батальоном был на станции Зубры. Оттуда хотели ехать и дальше, на Оршу, но комендант божился, что там уже немцы, и Лебедев решил разгружаться.