Заплатить за все
Шрифт:
А сейчас ситуация другая! Я — частное лицо, могу выгонять со своей территории тех, кто не нравится. Сюрприз тебе, скот!
— Это мое личное дело, как разговаривать на своей земле. Если прямо сейчас не свалишь, полицию вызову.
— Хочу на это посмотреть, — он скалится, показывая белые клыки, кажущиеся еще ярче на контрасте с темной бородой… Ужас какой, прямо, как у волка… Того и гляди, вцепится… Сглатываю, словно уже ощутила эти клыки на коже, и темный взгляд тут же прикипает к беззащитному горлу.
— Слушай, что тебе надо? — спрашиваю я, стараясь не замечать, что он как-то еще ближе становится, нависает практически надо мной.
Это тоже психологический прием, давит массой, пугает. Не трогает, но показывает, что в любой момент все, что угодно, может сделать…
Господи, только бы Яська из дома не выбежала…
Мысль о дочери добавляет сил. В конце концов, у нее никого, кроме меня. И, если со мной хоть что-то… Она никому не нужна, вообще никому…
И потому я не отклоняюсь, не спешу скрыться в недрах беседки, хотя это кажется заманчивым: там есть стол, как-то отгородиться им от этого животного… Но это слабость. Опять слабость. А дикие звери ее чувствуют отлично.
— Ты мне должна, прокурорша, — отвечает он, еще сильнее нависая, и упирает огромную лапу в стойку беседки. Как раз над моей головой. Полное ощущение, что уже в его руках!
Страшно, до жути!
Но стою. Смотрю, взгляда не отвожу. Тяжело безумно, но деваться некуда. За мной сейчас никого. Только дочь.
— Какой еще долг? Что ты несешь? Тебя посадили по закону! Доказательства не сфабрикованы!
— Конечно, нет… — он медленно кивает, оглядывает меня с ног до головы и обратно, и этот взгляд кажется плотным, как касание, жесткое и совсем не дружелюбное… — Конечно… Но ты могла бы и не усердствовать так… Твоему начальнику за это отдельно доплачивали…
— Что ты несешь? — шиплю я, тоже невольно скалясь в ответ, зеркаля его угрожающее выражение лица, — Станислав бы никогда…
— Ну да, ну да… Это он тебе красиво пел… — кивает Горелов, — а квартирку в Питере для старшенького на прокурорские доходы купил…
— Да ты все, что угодно сейчас будешь нести! — отвечаю я, с досадой вспоминая, что именно эта квартира когда-то… А, впрочем, неважно, — в любом случае, это к делу не относится. Ты получил по заслугам. Ни больше, ни меньше. Так что ни о каком долге речи быть…
— Нет уж, прокурорша… — опять усмехается Горелов, — не-е-ет…
Это “не-е-ет” он тянет хрипло и жутковато, словно рычит, и меня опять пробивает первобытным каким-то страхом. Невольно сцепляю ладони перед собой, прекрасно понимая, что по полной подставляюсь, показывая свой испуг. Но никак не могу это контролировать…
— Ему было проплачено… И у меня были планы на эти шесть лет, знаешь… И в них не входили ежедневный спорт, дрочка и труд в столярном цехе на благо хозяина. Хотя, спорт я бы оставил…
— Еще раз, что тебе надо?
— Компенсация, прокурорша.
— Какая? Что за чушь?
— Обычная. Моральная. Знаешь… — он наклоняется еще ниже, по медвежьи наваливаясь на столбик беседки, и тот опасно скрипит у меня над головой, а Горелов понижает опять голос до пугающего хрипа, — знаешь… Все эти шесть лет… Я думал о том, как выйду… И найду тебя…
— Зачем? — перебиваю я его, не в силах уже терпеть этот напряг, невыносимо! Надо его не слушать, а гнать отсюда! — У меня нет денег, да даже если б и были…
— Да какие бабки, ты чего, Карина Михайловна? — клыкасто улыбается он, — мне бабки не нужны… Никакие бабки не покроют, не вернут мне мои шесть лет…
— Тогда чего тебе надо, Горелов?
— Все эти пять лет, Карина Михайловна, я думал о том, что выйду, найду тебя… — тут он делает паузу и наклоняется еще ниже, к уху практически, и каких трудов мне стоит не отшатнуться все же в этот момент, одному богу известно, — и выебу так, чтоб визжала…
Сердце замирает где-то в горле, ощущаю, как пот течет по спине, а сжатые пальцы холодеют. Что? Что он несет???
А Горелов, между тем, продолжает шептать хриплым, жутким голосом невероятные пошлости, гадости:
— Поставлю раком и буду драть, как шлюху, как тварь последнюю… И так много, много раз… Пока пощады не запросишь…
Я больше не могу терпеть и прерываю этот поток грязи.
Удар получается хлесткий, такой, что рука на мгновение отнимается, а ладонь горит.
Горелов моргает в изумлении, словно не ожидал ничего подобного! Неужели думал, что слушать буду?
Пользуясь его кратким замешательством, бью еще раз, с огромным наслаждением и полной отдачей припечатывая вторую ладонь!
И как-то даже на душе легче становится! Терапия, определенно! Надо еще раз повторить!
Но третьего раза не получается, потому что Горелов приходит в себя и перехватывает за запястье.
Не успеваю затормозить, потому что в удар всю душу, все тело вкладываю, и по инерции падаю на него!
А Горелов перехватывает за талию одной лапой, а второй как-то очень ловко цепляет сразу оба моих запястья, прижимает за спиной. И я оказываюсь в его руках полностью, словно в коконе замотанная, задыхаюсь от ярости, адреналина, бушующего в крови, дикости какой-то, какой от себя вообще не ожидала!
Дергаюсь, прекрасно понимая, что не смогу оказать достойного сопротивления, слишком сильный, сука, рычу:
— Пусти, тварь! Это нападение!
— Определенно, нападение… — кивает он серьезно, а затем впивается в мои губы жестким, кусающим поцелуем!
Глава 4
Это полный и окончательный пиздец, если Горелый что-то понимает в этой жизни.
Его слова, его действия, вообще все, что происходит конкретно в эту минуту.