Заплыв (рассказы и повести, 1978-1981)
Шрифт:
— Понятно.
Капитан долго дул на ухо. Потом отправил его в рот и принялся жевать — тщательно и сильно.
Самородок
— Золотые руки у парнишки, что живёт в квартире номер пять, товарищ полковник, — докладывал, листая дело № 2541/128, загорелый лейтенант. — К мастеру приходят понаслышке сделать ключ, кофейник запаять.
— Золотые руки все в мозолях? — спросил полковник, закуривая.
— Так точно. В ссадинах и пятнах от чернил.
— Какого числа починил?
— Восемнадцатого, товарищ полковник.
— Так. Докладывайте дальше.
— В квартире № 14 он спираль переменил на плитке, подновил дырявое ведро. У него, товарищ полковник, гремят в карманах слитки — олово, свинец и серебро.
— Интересно…
— Ходики собрать и смазать маслом маленького мастера зовут. Если, товарищ полковник, электричество погасло, золотые руки тут как тут. Пробку сменит он, и загорится в комнатах живой весёлый свет. Мать руками этими гордится, товарищ полковник, хоть всего парнишке десять лет…
Полковник усмехнулся:
— Как же ей, гниде бухаринской, не гордиться. Такого последыша себе выкормила…
Через четыре дня переплавленные руки парнишки из квартиры № 5 пошли на покупку поворотного устройства, изготовленного на филиале фордовского завода в Голландии и предназначенного для регулировки часовых положений ленинской головы у восьмидесятиметровой скульптуры Дворца Советов.
Рожок
Порхает утренний снежок и на затворе тает вдруг.
— Средь боя слышу я рожок — необычайно нежный звук! — воскликнул комбриг, разглядывая в бинокль поле боя.
Над полуоткрытым блиндажом свистели пули. В воздухе пахло гарью.
Комбриг крепче прижал бинокль к глазам:
— И автомат к плечу прижат. Захлёбывается огнём…
Сзади подошёл политрук:
— Это, товарищ комбриг, — для залпа общего сержант команду подаёт рожком.
Комбриг опустил бинокль, нахмурил брови:
— Декабрьский снег — что козий пух. Не здесь ли в прошлые года я слушал, как играл пастух, ведя задонские стада?
Политрук вздохнул:
— Но взял оружие народ строителей и пастухов. Его на подвиги зовёт прозрачный, нежный звук рожков.
Комбриг повернулся, посмотрел на него ввалившимися от постоянной бессоницы глазами:
— Дорогой горя и тревог шагай, сражайся и терпи. Ещё услышим мы рожок в безмолвной утренней степи.
Политрук понимающе кивнул и молодцевато одёрнул портупею.
Их вывели в степь утром.
Солнце ещё не встало — на востоке розовела мутная дымка.
Снег громко хрустел под ногами отделения смершевцев.
Комбриг и политрук двигались бесшумно — они были босы и шли в одном заледенелом
— Отделение, стой! — скомандовал высокий сержант, и затянутые в полушубки солдаты остановились.
— Готовсь!
Смершевцы сдёрнули автоматы, приложили к тугим плечам.
Комбриг поцеловал политрука в поседевший за одну ночь висок. Политрук неловко придвинулся к нему, ткнулся лицом в окровавленную рубаху и заплакал.
— Да здравствует великий Сталин! — выкрикнул комбриг хриплым голосом.
Сержант вынул из-за пазухи инкрустированный серебром и перламутром рожок и приложил к посиневшим губам.
В память о встрече
Серёжа надел шинель и повернулся к Лиде:
— Слушай, подари мне на прощанье пару милых пустяков. Папирос хороших, чайник, томик пушкинских стихов…
Лида грустно улыбнулась, сняла с полки Пушкина, потом пошла на кухню.
Серёжа застегнул пуговицы шинели, надел пилотку и стал листать томик.
Вскоре Лида вышла с чёрным мешочком и небольшим жестяным чайником:
— Вот, Серёженька. Табаку у меня нет.
— А это что?
— Сухари.
— Ну что ж. Чудесно.
— Возьмёшь?
— Ещё бы! Жизнь армейца не балует, что ты там ни говори… Только ты знаешь, я б хотел и поцелуи захватить, как сухари.
Лида улыбнулась, положила чайник с сухарями на стол.
Серёжа развязал вещмешок, стал запихивать в него чайник и Пушкина:
— Может, Лид, очень заскучаю, так вот было бы в пути и приятно вместо чаю губы тёплые найти.
— Неужели приятно?
— Лидка! Если свалит смерть под дубом, всё равно приятно, чтоб отогрели эти губы холодеющий мой лоб.
Он подошёл к ней, обнял:
— Подари… авось случайно пощадят ещё в бою. Я тогда тебе и чайник и любовь верну свою!
Лида вздохнула, пошла в спальню.
Кровать была не прибрана. На тумбочке стояла порожняя бутылка портвейна с двумя стаканами.
Лида открыла платяной шкаф, заглянула внутрь.
Поцелуи лежали на третьей полке под стопкой белья между двумя ночными рубашками.
— Сколько тебе, Серёж? — крикнула Лида.
— Да не знаю… сколько не жалко…
Она отсчитала дюжину и в пригоршнях вынесла Серёже:
— Держи.
— Во, нормально.
Он развязал мешочек с сухарями, высыпал туда поцелуи:
— Спасибо, милая.
Лейтенант СМЕРШа Горностаев, лично расстрелявший рядового Сергея Ивашова по приговору военного трибунала за распространение пораженческих слухов, лично же и распределял его вещи.
Жестяной чайник достался сержанту Сапунову, запасные сапоги — старшине Черемных, флягу со спиртом лейтенант отдал майору Крупенко.