Запоздалые истины
Шрифт:
Барменша исчезла в винном магазине. Он переложил в другую руку газетный пакет и, повременив, вошел за ней.
Дарья покупала водку. Инспектор удивился — пять бутылок. Зачем ей столько? Не для махинаций же в баре? Там необходимо провести контрольные закупки и ревизию.
Еще более потяжелевшая барменша поплыла по улице. Инспектор усмехнулся — не помочь ли?
В сущности, твердой информации у них не было. Какое совершается преступление? Кто такой Сосик? А кто второй? Они ли избили парня на молу? Они ли угрожали студентке? За что
Подростки заботили больше всего. Соприкоснувшись с ними вплотную, Петельников неожиданно нашел в себе странный и щемящий интерес к этим ребятам. Как детство накатило. Там, в шумных дворах, роились ребята-погодки — вроде бы одинаковые, с общими интересами, с похожими характерами, с одними героическими мечтами... До переломного возраста, лет до шестнадцати. Потом вдруг оказывались все разными и пути их расходились. И почти всегда в тех дворах был один парнишка, который делал какой-то зигзаг — или попадал в непотребную компанию, или запивал, или садился...
Не перейти ли ему в инспекцию по делам несовершеннолетних?
Дарья свернула к универмагу.
Инспектор знал несколько путей к этому делу. Опросить — теперь уже целенаправленно — тех ребят, дома которых были обозначены в фиолетовых кружочках карты... Показать Сосика студентке для опознания... Наводнить диско-бар инспекторами и комсомольцами из оперативного отряда...
Но все это Петельников отверг, как слишком долгое. Он считал, что нераскрываемых преступлений нет. Дело лишь во времени. Но поздно раскрытое преступление — это плохо раскрытое преступление, ибо он знал из своей практики, что половина преступников до их разоблачения успевала совершить еще по преступлению.
Все пути инспектор отверг и не потому, что боялся спугнуть. Ну, докажут, что Сосик ударил Леденцова... Нужны не верхушки, а корни.
Барменша оказалась в обувном отделе. Ради нее молоденькая продавщица бросила все и всех — женщины отошли в сторонку.
Преступление надо раскрывать по горячим следам, еще дымящимся следам. Поэтому вчера они решили пойти на контакты с барменшей-«школьницей». Если бы она согласилась помочь, то успех был бы верный. Сейчас Леденцов разузнавал о ней побольше.
Дарья и продавщица захлебывались в разговоре. Их смех долетал до инспектора. Видимо, подружки.
Против обувного отдела раскинулась секция разной мелочевки, где Петельников увидел нужный ему товар — сетку. Он купил ее, бесконечно длинную и тощую, как чулок, сшитый из рыболовной снасти. Пачки пельменей, освобожденные от перетертой газеты и опущенные туда, встали торчком одна на одну и провисли до самого пола.
Барменша и продавщица все болтали. Подруги...
И тогда та идея, за которой выхаживал инспектор, заслуженно опахнула его. Подруги...
Он повернулся к продавщице, у которой купил сетку.
— Скажите, как звать вон ту девушку из обуви?
— А зачем вам? —
— Хочу угостить пельменями.
— Вот у нее и спросите.
— Хочу написать благодарность, — посерьезнел он.
— Катя Муравщикова.
Инспектор пошел к выходу, помахивая белым длинным брусом. На улице он сразу же отыскал телефонную будку и набрал номер:
— Леденцов, Катя Муравщикова, обувной отдел Центрального универмага, продавщица... Интересно, что за человек? Да, как можно скорее.
14
В зеленоватой вельветовой куртке с подкладными плечами, которая сидела на нем просторно, не соприкасаясь с телом; в желтой рубашке какого-то ехидного оттенка; в розовом широченном галстуке, распятом на груди от бока до бока; с парой фотокамер, загадочно висевших на плече; с кожаной сумкой, разлинеенной молниями, на втором плече, — Леденцов вошел в приемную директора универмага. Все — там было человек пять — повернули к нему головы. Девушка за пишущей машинкой, видимо секретарь, невыдержанно улыбнулась.
— Пресса, — сурово осадил ее инспектор. — Директор у себя?
— Галина Александровна занята. Посидите, пожалуйста.
И она вновь улыбнулась в пишущую машинку. Леденцов сел, раздумывая, как бы отомстить за эту улыбку. Цитатой. Как там... «Настолько надменная пташка, что по сравнению с ней Мария-Антуанетта выглядела бы продавщицей газет».
Инспектор не был уверен, что капитан одобрил бы его превращение в корреспондента. Но сведения о Кате Муравщиковой требовались немедленно. Все возможное уже было собрано — она не судима, замужем, с соседями не ссорится, квартплату вносит вовремя... Для сбора информации в универмаге времени не оставалось — капитан велел доложить к концу дня.
Из кабинета директора вышли какие-то люди.
— Пожалуйста, — сказала ему секретарша, опять улыбнувшись перекрашенными губами.
Проходя мимо ее стола, Леденцов не удержался:
— Вы читаете зарубежный детектив? Разумеется, на английском.
— Нет, — откровенно засмеялась она, как от хорошей шутки.
— Там попадаются интересные фразы. Например... «Судя по ее мурлетке, все свободное время она проводила в косметическом кабинете, а помады на ее губах хватило бы четверым, да еще осталось бы для бедной девушки...»
Передохнув от быстро сказанных слов, инспектор вошел в кабинет.
Директор универмага, женщина средних лет в синем строгом костюме, не улыбнулась, но протянула ему руку с каким-то легким недоумением. Тогда Леденцов сам изобразил широченную улыбку, на которую она не ответила. Как там... «Такое выражение лица, будто перед ее носом держат тлеющую пробку».
Он знал, что похож на ряженого, — броскую экипировку венчала рыжая голова. Но ему надо было выглядеть так, чтобы любой человек сразу сказал — это газетчик, ибо у Леденцова не было корреспондентского удостоверения.