Запоздалые истины
Шрифт:
Рябинин вскочил, чтобы сжечь ненужную злость хоть в каком-то движении. И повернулся к окну, к морозной зиме...
Ясного неба как не бывало. Крупные снежинки опять накрывали город хлопковой редкой сеткой. Они падали лениво, обессиленно. Только у его окна, влекомые наземным потоком воздуха, снежинки взмывали по стене ввысь, и казалось, что снег идет от земли к небу.
— Мещан высматриваете? — кольнул его в спину ехидный голосок.
— Уже высмотрел.
— Может, покажете?
— Идите сюда.
Он
— Видите девушку в синем пальто?
— Мещанка?
— Ага.
— На спине ярлык?
— Нет, в руке зонтик.
— Потому что красивый, японский?
— Нет, потому что из атмосферы, из космоса опустилась огромная снежинка безупречной чистоты и формы. И села ей на лицо, как собака коснулась влажным носом. А девица — зонтиком ее...
Он оставил окно и сел. Вернулась на свой стул и Жанна, глубоко и сердито вздохнув. Рябинин ответил на ее вздох запоздалым возражением:
— От первичной материи до вторичного духа надо еще подняться...
— А не поднялась, то я хуже?
— Да, хуже. Потому что вы будете жить в мире тряпок и гарнитуров, а не в мире человеческих отношений.
— Ну и пусть!
— Пусть? Вы согласны, чтобы вас ценили наравне с полированным шкафом?
Жанна мимолетно задумалась — выбил он кирпичик из ее плотной кладки.
— Можно любить и вещи, и людей, — заделала она брешь.
— Так не бывает..
— Ах, откуда вы знаете, бывает, не бывает... Ваши любимые высокие понятия распадаются на элементики.
— Какие элементики?
— Счастье возьмите. Оно сделано из творческой работы, интересного образа жизни, материальной свободы... А они в свою очередь состоят из высокого заработка, удобной квартиры, хорошего питания, семейного уюта... Что, не так?
Рябинин не знал, на что распадаются великие понятия, — ему надо было подумать. Поэтому он не ответил, успев лишь заметить, что она сбила его с накатанной логики. Не глупа, с дураком не задумаешься. А Жанна ринулась вперед, поощренная его заминкой.
— Духовное, материальное... Нету между ними рва, Сергей Георгиевич. Вам не приходило в голову, что автомобиль, дача и тот же ковер радуют душу? Получается, что промышленность работает не только на материальные потребности, но и на духовные. Не так?
Теперь она ответа ждала, теперь ему думать было некогда.
— Так. Только при виде ковра подобная душа не радуется, а благоговеет. Мещанство — это вроде религии.
— О, еще не легче. Выходит, я не просто хочу бежевую машину, а молюсь?
— Да, креститесь.
— Какому же богу?
— Угадайте.
Она скорчила милую гримаску, снизойдя до его детской игры. Но Рябинин насупленно ждал, назовет
— Не знаю.
— Ну как же! — деланно оживился он. — Если человек любит вещи больше людей, то кто его бог?
— Ах да, вещи.
— Нет, вещи лишь его представители, вроде священников. Ими бог действует на бледное воображение — может поразить автомобилем, ослепить люстрой, ошарашить дубленкой, обалдить дачей, закостенить цветным телевизором...
— Меня он обалдил беленькой шубкой, — радостно подтвердила Жанна, решив, что рябининский бог парень веселый и нужный.
— Да у него этих представителей видимо-невидимо, и они все прибывают.
Рябинин говорил с упоительной злостью, словно этот бог его слышал и передергивался. В кабинет пришла делегатка от верующих и надо успеть, пока она не ушла. Она передаст своим верующим, что о них думает следователь Рябинин. Он знал, что его понесло, — и не мог остановиться.
— Деньги, что ли? — залюбопытствовала Жанна.
— Они тоже его представители.
— Сначала люди молились камням...
— Какие, к черту, камни! Только граненые, только драгоценные.
— Зевс, Юпитер...
— Эти веселые боги промотали бы любые вещи.
— Христос, Магомет...
— Они допустили серьезный просчет — обещали райскую жизнь после смерти.
— А новый бог что обещает?
— Рай завтра, сегодня! Ему поверили. Захотели пребывать в новом боге. И знаете, не прогадали. Так кто это?
— Не томите, Сергей Георгиевич, — уже рассмеялась она.
Засмеялся и он — чуть потише, чем в известной песне о блохе. Жанна смеялась над ним. Он смеялся Над теми, кто пошел за новым богом. Он смеялся вторым, последним. Смеется тот, кто смеется последним. Нет, смеется тот, кто смеется первым, — последний уже хихикает.
— Жанна, да я вам напомню. Квартиру со всеми удобствами... Выше пятого этажа не предлагать... Без лифта не согласен... В десяти минутах ходьбы... Отдыхать только по путевке... Чтобы кормили, поили и развлекали... В автобус бегом, чтобы усесться... Батоны истыкать вилкой — не дай бог вчерашние... Работу поближе, поспокойнее, повыгоднее... Да этот бог отплясывал на вашей свадьбе!
Она зажмурилась и покачала головой — не знает.
— Я говорю о Комфорте. О великом боге Комфорте!
— О комфорте? — удивилась она.
— Кто молится Комфорту, живет комфортабельно.
Ее юмор испарился — видимо, рассуждения следователя показались недостойными даже смеха. Она ждала чего-то иного, какой-то философской теории или невероятного откровения: сперва злилась, потом спорила, затем смеялась... И вот — равнодушная пустота взгляда.
— Наивно, Сергей Георгиевич.
— Наивно? А ведь мещанин под счастьем понимает комфорт.