Запредельность
Шрифт:
Комната была пустой. В глаза сразу бросалась большая кушетка, застеленная Кнупелевским методом: покрывало вывернуто наизнанку, а подушки стоят тощими пирамидами. Занавески были задернуты, окно плотно закрыто, и повсюду витал запах старого дома.
Никаких личных вещей. Никакого намека на то, что здесь кто-то живет или жил пару дней назад.
– Теперь я понимаю Кнупеля, – пробормотал пан Януш. – Я бы тоже решил, что левое крыло пустует, если бы не видел гостя своими глазами.
– А пан Кнупель его встречал?
– Нет, ни разу. Странно, правда?
– Ничего странного, – серьезно ответил Павел. –
– Что не нужно?
– Ну, я не совсем понял. Искать, понимать, задавать вопросы – наверное, так.
Рука пана Януша потянулась к выключателю, но потом он передумал. Вместо этого он взял свечу и принялся разглядывать комнату. От его движений в воздухе поднялась пыль, в углах блеснули рваные нити паутины. Ох уж этот Кнупель!
Но беспорядок вызывал скорее досаду, чем беспокойство; все эти пыльные углы давно стали частью дома, словно старческие пятна на коже. Нет, что-то другое привлекало внимание, резало глаз. Пан Януш сначала не мог понять, что здесь не так, но потом сообразил: ковер в дальнем углу был откинут.
– Ух ты! – восхитился Павел. – У вас здесь настоящий тайный ход!
– Это всего лишь погреб, – отозвался хозяин Подворья. – А я совсем забыл, что вход именно в этой комнате.
Они оба уставились на тяжелое кольцо на крышке, сделанное в ту эпоху, когда люди не принимали простых, банальных, практичных вещей. Оно было витым, «росло» из причудливого железного цветка с узорной серединкой и опиралось на такой же цветок, но поменьше.
– Что там находится? – поинтересовался мальчик. Его зрачки казались огромными, как блюдца, и в них отражалось пламя свечи.
– Старые вещи, которые я не смог выбросить. В основном парты и скамейки. Много-много парт. Я ведь рассказывал о том, что когда-то здесь была школа? Три года назад я все перетащил туда и больше уже не спускался.
– А вы бы хотели туда спуститься… сейчас? Вам не страшно?
– Не знаю, – честно признался пан Януш. – Пожалуй, немного страшно.
– И мне тоже, – сказал Павел, но в его голосе явно чувствовалось предвкушение.
Их руки одновременно потянулись к железному кольцу на полу.
И в этот момент раздался крик.
* * *
Пан Януш почти выронил подсвечник. Он успел вновь поймать его в воздухе, но свечка упала на пол и погасла.
– Это мама? – колючим от страха голосом спросил мальчик и схватил его за рукав. – Это ведь мама кричала!
– Тише! – шикнул пан Януш. – Быстренько лезь сюда и сиди тихо, понял?
Павел, всхлипывая, покорно забрался под стол.
– И не волнуйся, я сейчас во всем разберусь. Наверняка твоя мама крысу увидела. Знаешь, какие здесь бывают крысы? Больше кошек, глазищи горят, но бестолковые – жуть! Возьму метелку Кнупеля и вымету зверюгу во двор. А ты погоди здесь!
– Но если это крыса… – Павел перестал хныкать и громко вытер нос, размазав его содержимое по щекам. – Если это всего лишь крыса, зачем мне сидеть под столом?
– Таковы правила игры!
Хозяин Подворья ляпнул первое, что пришло в голову, а потом пояснил:
– Понимаешь, маме потом будет очень стыдно, что она боялась одна.
– Ладно, – шепнул мальчик и затих.
Пану Янушу тем временем
Тапки увязли в грязи где-то между яблоней и кустом смородины, и хозяин Подворья дальше бежал босиком по чавкающей траве и колючим веткам. Но он не чувствовал ни боли, ни холода. Весь холод был в груди, словно сердце стучало о ледяную корку: неужели воры? бандиты? пьяные отморозки? А у него нет ни ружья, ни ножа, лишь подсвечник, да и тот не слишком тяжелый…
Казалось, он бежал по двору целую вечность, и лишь в конце этой вечности, спустя много-много лет, вдруг споткнулся и уткнулся лицом в окно пани Ирены.
В комнате находился какой-то мужчина. Пани Ирена знала его, поскольку на ее лице читался не только страх. Там была целая гамма чувств: от ужаса до отвращения, и среди них – умоляющая нотка. Она что-то говорила мужчине, отчаянно жестикулируя, а тот неподвижно стоял спиной к окну. И даже через грязное стекло было видно, что эта каменная, напряженная спина не предвещает ничего хорошего.
«Ее муж», – догадался пан Януш.
Он хотел рвануть раму на себя, чтобы хоть как-то отвлечь внимание мужчины, показать Ирене, что она не одна, – но тут заметил внутри еще одну фигуру. За спиной женщины стоял бородатый Вальд. Рядом с хрупкой Иреной он казался великаном, и пан Януш наконец-то перевел дыхание.
«Не даст в обиду, – пронеслось у него в голове. – Конечно же, не даст».
Но тут стало происходить нечто странное.
Непрошеный гость сжал руку в кулак и замахнулся на свою жену. Он словно не замечал другого мужчины в комнате. Бородач нахмурился, но не шелохнулся. Ирена повернула к нему испуганное лицо…
И тогда пан Януш вломился прямо через окно.
Вернее, начал ломиться – и тут время будто остановилось. Стекло медленно покрылось трещинами, как морозным узором. Потом во все стороны полетели – нет, поползли – осколки, словно воздух вдруг превратился в кисель. Щепки, труха, крохотные мумии давно почивших за рамой насекомых – все это зависло вокруг хозяина Подворья, и он почувствовал себя маленькой девочкой в кроличьей норе. И вместе с тем он абсолютно ясно видел, что происходит в комнате. Кулак мужа Ирены со всей яростью надвигался на нее; бедняжка кинулась к Теогвальду, и тот что-то сунул ей в руки. Какую-то трость с тяжелым резным набалдашником. Ирена дрожащими руками взяла трость, размахнулась… В тусклом свете лампы блеснуло лезвие. Это что же, меч? Где они, черт побери, его раздобыли?
Меч плашмя обрушился на голову мужчины, и тут наваждение закончилось. Пан Януш неуклюже ввалился в комнату.
Он вскочил на ноги, машинально стряхивая с пижамы щепки и осколки. Мужчина лежал на полу, не шевелясь, а над ним склонилась Ирена с совершенно бесцветным лицом.
– Я его убила! – прошептала она. – О Господи, я его убила!
– Вовсе нет, – отозвался Теогвальд. У него был низкий, глуховатый голос, который напоминал шум ветра в печной трубе. – Посмотри на свои руки.
Женщина послушно склонила голову, и пан Януш увидел, что она держит вовсе не меч, а начищенную до блеска сковородку с витиеватой ручкой.