Запрещённый приём

Гамильтон Лорел Кей

— Она моя напарница. Донна моя жена.

— У меня не было намерения оскорбить кого-то из них. Я просто пытаюсь понять.

— Тебе не мои отношения с Анитой нужно понять. Гораздо важнее разобраться в ее отношениях с другими.

— Почему это важнее? — Спросил Олаф.

— Потому что мы с тобой никогда не сможем мирно поделить Аниту в постели, но я считаю, что ради ее безопасности тебе следует найти тех мужчин, с которыми ты бы согласился это делать.

— Я не понимаю.

— Единственный расклад, при котором я

бы доверил тебе Аниту в романтическом смысле, это если бы в одной комнате с вами находились мужчины, которые, по моему мнению, способны дать тебе отпор — хотя бы на время, чтобы она успела убежать.

— Я все еще не понимаю.

А я вот начала понимать, и это было одновременно гениально и жутко, но в этом весь Эдуард — так у него мозг и работает.

— Он хочет сказать, что я бы никогда не смогла почувствовать себя в безопасности наедине с тобой, но если с нами будет кто-то из моих любовников, то в случае форс-мажора у меня появится шанс отбиться.

Олаф даже не попытался скрыть отвращение, которое появилось на его лице.

— Единственное, что мне нравится делать с другими мужчинами, это пытать или побеждать их. Мне нравится причинять боль. Это просто приятнее делать с женщиной.

— Другой вариант, на который я готов согласиться, это если ты позволишь заковать себя, пока Анита будет сверху. — Сказал Эдуард.

— Нет, я никому не стану подчиняться.

— Тогда как нам уберечь ее?

— Моего слова тебе недостаточно?

— Не в этом случае, Олаф. Я знал, что этот день придет, и я старался придумать способ хотя бы частично удовлетворить твои потребности без риска для жизни Аниты.

Он снова врал, а Олаф этого не заметил. Либо язык тела Эдуарда был настолько хорош, что чуйки верльва оказалось недостаточно, либо Олаф был настолько расстроен, что не мог ничего почувствовать. Возможно, и то, и другое.

— Что насчет ardeur’а? Что насчет способности Аниты питаться желанием? — Спросил Олаф.

— А что насчет нее? — Переспросила я.

— Если она будет кормиться на мне, смогу ли я причинить ей боль в процессе?

— Ты же вроде говорил, что ты никому не еда. — Напомнила я.

— Это просто вопрос, Анита. Я пытаюсь понять, какие у нас есть варианты.

— Я могу на него ответить. — Подал голос Никки. — Как только ardeur выпущен, все запреты летят к чертям. Для Аниты это означает, что она может заниматься более грубым сексом, чем обычно.

— Я спросил в машине, когда мы трое были одни, занимаетесь ли вы с Анитой бондажем. Ты избежал ответа на этот вопрос.

— Мне было неловко, ясно? — Возмутилась я. — И мне все еще неловко, но если нам правда надо на него ответить, то да, мы с Никки занимаемся бондажем.

— Ты доминируешь над ним?

— Нет, он мой верхний.

— Он твой доминант?

Я покачала головой.

— Я свитч, а это означает, что в подземелье (специально оборудованное место для БДСМ-сессий — прим. переводчика) мне нравится быть как сверху, так и снизу. Я могу быть нижней, но никогда не подчиняюсь полностью.

— Она одна из самых своевольных нижних, что я встречал. — Подтвердил Никки.

Я пиздец как хотела слиться из этого разговора, но раз уж мы до него дошли, я буду вести себя как взрослая.

— Я не могу представить себе обстоятельства, при которых я бы захотела, чтобы меня связали и оставили наедине с Олафом, позволив ему быть моим верхним. Я должна полностью доверять тому, кому позволяю подобное, а я не знаю, смогу ли я вообще хоть когда-нибудь довериться тебе до такой степени, Олаф.

— Даже если я позволю тебе выпустить на меня ardeur?

Я посмотрела на Никки.

— Скажи-ка, ardeur делает тебя более безопасным любовником?

— Именно ardeur превратил меня в твою Невесту, так что — да.

— Она кормит его и нас, но никто из нас не превратился в Невесту. — Заметила Эйнжел.

— И у нее есть Невесты, с которыми она никогда не занималась сексом. — Добавила Пьеретта.

— Думаю, я создаю Невест в отчаянной ситуации. Это как последний козырь в рукаве.

— И ты никогда не пыталась создать Невесту, если в этом не было острой необходимости? — Спросила она.

— Нет.

— Значит, Анита может покормить на мне ardeur и при этом не обратить меня в Невесту? — Уточнил Олаф.

— Думаю, да. — Ответила Пьеретта.

— Только если я буду чувствовать себя в безопасности, но, как я уже и сказала, я не могу представить, чтобы мне было безопасно с тобой при таком раскладе.

Олаф посмотрел на Никки.

— Если бы в тот первый раз, когда ты ее трахнул, она бы не выпустила ardeur, ты бы навредил ей?

— Нет, я вполне могу наслаждаться сексом и без боли.

— Как и я, но я спросил тебя не об этом.

— Было ли это нежнее, чем если бы я сделал это сам, без ее магии? — Уточнил Никки.

— Именно об этом я и спросил. — Подтвердил Олаф.

— Это было нежнее.

— И все же удовлетворительно?

— С ardeur’ом ты как в горячке. Каждое прикосновение ярче обычного.

Все в комнате кивнули, кроме Эдуарда и «котиков». Эдуард вовремя спохватился и пояснил:

— Я не даю ей на себе кормиться.

— Почему нет? — Спросил Олаф.

— Потому что я не еда, даже для нее.

Олаф кивнул, как будто это что-то для него значило. Я ни за какие коврижки не собиралась заниматься с ним сексом, но вслух я этого не сказала, потому что мы тут пытались не доводить до греха. Но это было как метаться на дороге между тачкой и поездом. Если ты не уберешься подальше, тебя рано или поздно собьют.

— Как нежность может быть для тебя удовлетворительна, Никки? — Спросил Олаф.

— Первый раз был нежным, иногда мы по-прежнему делаем это нежно, но наш бондаж проходит про принципам RACK.