Запретное прикосновение
Шрифт:
О нет! Никогда она не будет принадлежать этому человеку и сделает все, чтобы сбылись планы мятежников!
Плотнее запахнувшись в мантию, она покинула сразу ставшую ей ненавистной комнату и отправилась на поиски Мириам.
Кьяра внезапно проснулась и села на кровати, еще не придя в себя после крепкого, но тревожного сна. Пламя в очаге слабо мерцало, хотя поленья догорели. С трудом разлепив веки, она думала, что сейчас, наверное, за полночь и утро нескоро. Хоть бы оно не наступило, это ужасное утро, сулящее новые встречи с Дамоном! Она откинула волосы
И снова до нее донесся этот звук. Тот самый, что, как ей казалось, она слышала в момент пробуждения. Кто-то тихонько стучал в дверь.
Наверное, Мириам. Кто же еще? Ее окатила волна страха. Нет, Дамон не стал бы стучать так робко, почти просительно. Если он и не спит в этот час, то скорее всего принимает в своей роскошной спальне какую-нибудь женщину, с которой проделывает то самое, о чем с такой жестокой издевкой говорил Кьяре. Она снова содрогнулась. «Боже! Убереги меня от этого человека!»
Конечно, Мириам. После ужина она должна была встретиться здесь, в замке, кое с кем из сторонников Тейна — возможно, с пожилым Яреком — и рассказать о сегодняшнем разговоре Кьяры с Дамоном, о том, что говорил тот о своем брате и о подарке — кресте из диковинного черного камня, якобы полученном им от Матиаса из Рима.
Разумеется, Мириам собиралась поведать противникам Дамона далеко не все, о чем она узнала от Кьяры. Разве нужно им знать о его оскорбительном предложении — вернее, повелении — подвергнуться осмотру врача? Этот осмотр был проведен во второй половине прошедшего дня и подтвердил слова Кьяры, принеся удовлетворение Дамону и лишнее унижение его невесте. Впрочем, положа руку на сердце она уже так ненавидела будущего супруга, что не почувствовала бы никаких угрызений совести, если бы его подозрения подтвердились.
Босиком, в тонкой ночной рубашке, она направилась было к двери, но на полдороге поняла, что стук доносится со стороны окна.
Это было странно и еще более тревожно. Наверное, у нее слуховые галлюцинации. Кто же может стучать в окно башни, которое находится чуть ли не в двухстах футах над землей?
Она замерла посреди комнаты, потом осторожно повернулась и нерешительно двинулась к окну, рассуждая сама с собой, что, по-видимому, еще спит и ей все это снится.
Стук повторился. Девушка уставилась на закрытые ставни. Там, за окном, нет поблизости никакой другой стены, нет даже подоконника — так кто же это может быть? Возможно, какая-нибудь безумная ночная птица? Несчастная, она поломает себе крылья! Но какая настойчивая! Неужели ей не больно? Что ж, надо отогнать ее, пока она не поранила себя и не упала камнем на землю, Кьяра подбежала к окну, откинула засов и не сдержала крика, когда какая-то человеческая фигура, вся в черном, распахнула ставни и запрыгнула в комнату.
Засов чуть не выпал из ее онемевших пальцев и покатился бы с грохотом по полу, если бы незнакомец в черном не подхватил его.
— Не бойся, любовь моя, — услышала она знакомый голос. — Это я. Пришлось совершить необычное горное восхождение, чтобы избежать дружеской встречи с охранниками Дамона.
Ее сердце колотилось, как у пойманного зайца. Не в силах произнести ни слова, Кьяра наблюдала, как Ройс, повернувшись к окну, отцепил от пояса
Кьяра смотрела на него и молча качала головой. Он был в черном с головы до пят, она не ошиблась: туника, штаны — такие же, как у стражников Да-мона, башмаки, перчатки. Даже лицо вымазано сажей, что было бы смешно в другое время, но не сейчас.
Оправившись наконец от потрясения, Кьяра бессвязно спросила:
— Где? Как? Что, во имя всех святых, ты делаешь здесь? Каким образом?..
— Тише. — Ройс прикрыл ставни, задвинул засов. — Для меня это было не труднее, чем залезть на какую-нибудь отвесную скалу, что приходилось делать уже неоднократно. Даже на пути в тот незабвенный монастырь, где я увидел тебя в часовне… — Он начал скручивать веревки в кольцо. — Сегодня новолуние, тучи да еще сажа — видишь? — от факела. Я черный, как сама ночь, и меня никто не увидел.
— Тебя могли убить! Один раз им это почти удалось, если бы стерегли другие стражники. Зачем было так рисковать? Взбираться по веревке на такую высоту, когда рука еще не зажила после ранения…
Он — с белозубой улыбкой на совершенно черном лице — молча смотрел на нее. Потом произнес беспечным тоном:
— С укороченными волосами ты еще красивее, чем с длинными. Однако я хотел бы дожить до того дня, когда они снова отрастут.
Кьяра недоуменно моргнула: о чем говорит этот безумец? И, судя по всему, он страшно доволен собой.
— Все это отнюдь не смешно, — сказала она сердито. — Дамон считает тебя мертвым, но если узнает, что ты проник во дворец, то не успокоится, пока…
— Значит, надо постараться не попасть ему в руки. — Прислонившись к стене, Ройс стал снимать тяжелые, подбитые железом башмаки. — Сегодня я целый день трудился над новым приспособлением для лазанья по скалам. — Он кивнул на непонятный предмет, лежавший под окном и немного напоминавший арбалет. — И, конечно же, решил его опробовать. Так я и сказал Тейну.
— Но наверняка не сказал, где это испытание состоится!
Он снова улыбнулся:
— Кажется, нет. — Он выпрямился, стащил с рук перчатки. — Ух… Неужели леди так и простоит там всю ночь, застывшая словно изваяние, и не поцелует несчастного скалолаза!
Ответом ему был лишь сердитый взгляд. Ей хотелось накричать на него, ударить, а потом стиснуть в объятиях, чтобы он застонал от боли.
Ройс протянул к ней руки, и она кинулась к нему, забыв обо всем, шепча его имя, целуя перепачканное сажей лицо.
Он прижал ее так, что Кьяра чуть не задохнулась, но ей было мало этого. Она хотела слиться с ним не только губами, языком, но и всем телом. Девушку сотрясала дрожь от беспокойства за него, от радости, от страха перед неминуемым расставанием.
Наконец Ройс оторвался от ее губ, тяжело дыша, все еще сжимая ее в объятиях.
— Господи, — прерывистым от страсти голосом произнес он. — Как же мне не хватало тебя, моя малышка! Всего один день, а показалось, что прошла целая вечность!
Девушка приникла измазанной сажей щекой к его груди, вслушиваясь в громкое биение сердца. Она тоже тосковала по нему — так, что не выразить никакими словами!