Запретные навсегда
Шрифт:
Твердый металл давит мне на затылок, и я кусаю губы, чтобы не закричать, и закрываю глаза, чтобы сдержать слезы. — Господи, позволь мне снова увидеть Макса, — мысленно шепчу я, умоляя о единственном, на что у меня еще есть надежда. Позволь мне найти его где-нибудь снова.
Слышны шаги, крики в коридоре, хлопанье двери и булькающий звук, словно кто-то задыхается, звук падения тела на пол. Я чувствую, как Обеленский поворачивается, пистолет все еще прижат к моей голове, и мои глаза открываются только для того, чтобы я застыла
Там, в проеме комнаты, с пистолетом, направленным на Обеленского, стоит Макс.
В этот момент я уверена в том, что произошло.
Я уже мертва, и моя последняя молитва была услышана.
18
САША
Я не могу поверить в то, что вижу. На мгновение все, что я вижу, это Макс. Я вижу, как он стоит там с поднятым пистолетом, и я не могу связать его присутствие с оружием. Если это загробная жизнь, а я уже мертва, то почему у него есть пистолет? Неужели это чистилище, и я попала в какую-то ужасную петлю? И затем, когда я чувствую, что комната вокруг меня накренилась, я вижу, как позади него появляются Левин и Наталья, оба они тоже вооружены, с пистолетами в руках, и я с головокружительной волной осознаю, что происходит.
Наталья справилась с этим… почти слишком поздно. Может быть, все еще слишком поздно.
Левин и Наталья выходят вперед вместе с Максом, держа оружие на прицеле.
— Выстрелишь, — говорит Макс глубоким, убийственным голосом, — и ты умрешь так же быстро. Какая потеря.
Я чувствую, как Обеленский напрягается у меня за спиной.
— Ты тоже, — рычит он, и я вижу, как губы Макса кривятся в кривой улыбке.
— Однажды я был близок к этому, — мрачно говорит он. — Я воспользуюсь шансом еще раз.
— Разберитесь с этим! — Обеленский кричит, повышая голос, и я вижу, как охранники движутся вперед, их оружие тоже поднято. — Вы в меньшинстве, — продолжает он, приставляя пистолет к моей голове. — В комплексе есть еще люди…
— Многие из них мертвы, — сообщает ему Левин, направив пистолет на приближающихся охранников. — Мы в меньшинстве, но не так сильно, как ты мог бы подумать. Как сказал Макс, мы рискнем.
Один из охранников смотрит в сторону Обеленского.
— Если мы будем стрелять, мы рискуем задеть вашу дочь, сэр…
— Наталья. — Голос Обеленского холоден как лед. — Иди сюда, и мы поговорим о твоем непослушании позже. Тебе не нужно умирать из-за сводной сестры, которую ты даже не знаешь. Так не должно быть, доченька.
Я вижу, как Наталья бросает взгляд в мою сторону, ее руки крепко сжимают оружие. Она смотрит на своего отца, стиснув зубы, в ее взгляде тоже горит гнев.
— Ты прав, — спокойно говорит она. — Так не должно быть. Так что давай мы заберем Сашу, и мы сможем положить этому конец. Никому не будет дела, жива она или нет. Ты связываешь незакрепленный конец, который уже ни к чему не приведет. Ты никогда больше не услышишь ни о ней, ни обо мне.
— Ты мой единственный ребенок. — Разочарование в голосе Обеленского очевидно. — Моя наследница. Ты ведешь себя как дура, Наталья, а я знаю, что вырастил не дуру. У тебя нет причин связывать свою судьбу с этой девчонкой. Ты являешься частью могущественной семьи, а она — ничто.
— Она… да все они лучше тебя. — Наталья сердито смотрит на отца. — Я не позволю использовать меня для твоей власти и твоей выгоды больше, чем я позволю тебе поплатиться жизнью моей сестры ни за что. Так что позволь нам забрать ее, или иди вперед и пошли своих собак, чтобы они попытались убить и нас тоже, но я обещаю тебе, мы не остановимся, пока ты не убьешь каждого из нас. Пристрели Сашу, и мы позаботимся о том, чтобы тебе было больно.
— Ты дура! — Обеленский рычит, но я чувствую в нем разочарование, вибрирующее позади меня, из-за потери контроля над своей дочерью.
— Отпусти ее. — Левин бросает взгляд на Обеленского, его пистолет по-прежнему направлен на охранников. — Отпусти ее и позволь нам уйти, и больше не должно быть никакого насилия. Как сказала твоя дочь, ты больше не услышишь ни о ней, ни о кого-либо из нас. Саша может исчезнуть из твоей жизни, и ей не нужно будет умирать.
— Теперь я собираюсь убить ее из принципа. — Я почти слышу насмешку в голосе Обеленского, когда он говорит, и от этого у меня мурашки пробегают по телу. — И еще, Наталья, я не убью тебя, но ты можешь быть уверена, что это не останется безнаказанным. Я тебе это обещаю.
— У тебя есть три секунды, чтобы отпустить ее. — Левин не двигается, его голос наполняет комнату властностью. — Или я начну стрелять.
Я вздрагиваю и понимаю, что больше не вижу Макса. Это вызывает во мне трепет страха, новую волну сомнения, что это на самом деле просто какая-то посмертная галлюцинация, способ моего умирающего разума справиться с ситуацией, и тогда я улавливаю краем глаза какое-то движение и понимаю, что происходит.
Пока Наталья и Левин привлекают внимание Обеленского, Макс выходит на позицию.
Я слышу щелчок другого пистолета и голос Макса позади нас с отцом, жесткий и смертоносный.
— Это сейчас мой пистолет, приставленный к твоей голове, Обеленский. Убери свой подальше от Саши, на самом деле, просто брось его, черт возьми. Если ты сделаешь это, ты можешь жить. Скажи своим людям, чтобы они позволили нам уйти отсюда, и останешься в живых.
— Я не идиот. — Голос Обеленского похож на хриплое рычание. — Ты не можешь оставить меня в живых и забрать ее. Я бы продолжал охотиться за тобой. Ты никогда не будешь в безопасности, и ты это знаешь. Единственный выход из этого, кровавая баня, ваша или наша. И ты просто достаточно глуп, чтобы думать, что это может быть наша.
Затем по комнате разносится голос Левина, как раз перед первым выстрелом.
— Твои три секунды истекли, Обеленский. И ты не на том конце сделки.
Раздается первый выстрел из пистолета Левина, и звон в моих ушах превращает каждое сказанное после этого слово в бессмыслицу, а комната погружается в хаос. Наталья тоже стреляет, что-то кричит, и я чувствую, как Обеленский отрывается от меня, поворачиваясь к Максу. Я бросаюсь на пол, боясь поймать шальную пулю, но, когда я вижу, как мой отец со злобным намерением бросается к Максу, на меня находит что-то еще. Мне показалось, что однажды я видела, как Макс умирал. Я не могу позволить этому случиться снова.